Неопозитивизм признает научное значение так называемой эмпирической этики как науки о нравственных взглядах, оценках людей того или иного времени, но отрицает возможность научного доказательства или научного опровержения таких суждений, как «воровство дурно» и т. п. Разделяя и противопоставляя «этику нормативную» и «этику описательную», ряд крупных представителей неопозитивизма отрицает возможность научного обоснования нравственных норм и оценок. Позиции неопозитивистов на этот счет общеизвестны. «Строго философский трактат по вопросам этики не может содержать этических предписаний», — заявляет Айер.
«Отрицательный приговор распространяется также на нормативную или ценностную философию, на любую этику и эстетику как нормативную дисциплину», — пишет Р. Карнап в работе «Преодоление метафизики».
«Этика не сделала никаких определенных шагов в смысле достоверных открытий, в этике нет ничего познанного в научном смысле», — утверждает Б. Рассел.
На чем основываются эти утверждения?
Неопозитивисты признают научное, познавательное значение только за теми суждениями, которые могут быть верифицированы, т. е. сверены с фактами чувственного опыта. Результаты верификации могут быть положительными (суждение соответствует фактам — «снег бел») или отрицательными (суждение не соответствует фактам — «все люди имеют серые глаза»). Однако есть и такие предложения, которые не могут быть отнесены ни к истинным, ни к ложным, предложения, которые не могут быть верифицированы вообще, например «жареный лед прозрачен» (к ложным это суждение отнести нельзя, ибо получилось бы, что «жареный лед» непрозрачен). Суждения такого рода называются неопозитивистами «лишенными научного смысла». К ним они относят и оценочные суждения, в которых выражаются моральные нормы. Последние имеют либо форму оценки фактов («красть дурно»), либо форму повеления, предписания («не убий!»). Предписания нельзя верифицировать. Они ничего не говорят о фактах, поэтому, по мнению неопозитивистов, их нельзя отнести ни к истинным, ни к ложным. Истинность морального повеления «не убий!» также невозможно проверить, т. е. соотнести с фактами, как и истинность любого другого повеления, например «закрой дверь». Повелительная форма моральных норм может быть преобразована в форму оценочного суждения. Предписание «не убий!» равнозначно по смыслу оценочному суждению «убийство — зло». Но и оценочные суждения имеют лишь обманчивую видимость познавательных суждений, ибо представляют дело так, как будто фактам самим по себе принадлежат свойства нравственности или безнравственности. По существу же эти суждения не могут быть сверены с фактами (верифицированы), поскольку оценочные понятия, входящие в их состав («дурной», «добрый», «нравственный», «безнравственный» и т. п.), выражают не факты, не натуральные свойства вещей, а оценку людьми фактов и свойств. Оценка же факта и познание этого факта никогда не могут быть одним и тем же. Оценка зависит не только от объекта и его естественных свойств, но и от субъекта, производящего оценку. Иначе говоря, то, какие именно свойства действительности (вещей, поступков) человек называет «вкусными», «красивыми», «милыми», «нравственными», «приятными» и т. п., определяется не только качеством самих свойств, но и тем, что представляет собой субъект. Исходя из этого, неопозитивисты делают вывод, что оценочные суждения не могут быть приняты как истинные и не могут быть отвергнуты как ложные. Они «лишены смысла». Суждение «убийство — зло» не может быть ни подтверждено, ни опровергнуто, поскольку убийство не содержит в себе натуральных свойств добра и зла. Так же обстоит дело и со всякими другими суждениями, выражающими моральные нормы. Выведение научно обоснованной системы нравственных предписаний становится, по мнению неопозитивистов, вообще невозможным. В принципе неопозитивисты не отрицают возможности использования науки для построения системы правил поведения, служащих достижению какой-либо цели. Точно так же как, например, можно научным способом выработать инструкцию по пользованию пылесосом, по их мнению, можно было бы создать и нормы поведения, направленные на достижение любой другой цели (соответствующей какой-либо политической доктрине, принципу всеобщей пользы, принципу удовольствия и т. п.), если, конечно, окажется возможным точное определение самой цели и средств, ведущих к ее осуществлению. Но с точки зрения неопозитивистов такая система норм не будет моралью. Человек, выполняющий выработанные подобным образом правила поведения, может способствовать достижению поставленной цели, но его побуждения при этом не будут носить нравственного характера. Его поступки будут диктоваться соображениями целесообразности, точно так же как и его действия при выполнении технической инструкции. Совершенно безразлично, будет ли этот человек выполнять предписания в силу внешнего принуждения или в силу его личной заинтересованности. Так, например, если я поступаю честно, считая, что этот путь наиболее верен для обеспечения счастья, а не потому, что мое нравственное чувство осуждает ложь, противится ей, то этот образ поведения не может быть квалифицирован как проявление нравственного чувства. Честным нужно быть не ради пользы, а ради самой честности — таково непосредственное требование нравственного чувства. Моральный мотив, по мнению неопозитивистов, не нуждается в разумном обосновании и не может быть заменен таковым. Р. Карнап, А. Айер, Ч. Стивенсон, Б. Рассел и другие сторонники «эмотивистской этики» считают, что мораль основывается на заложенном в человеке нравственном чувстве, независимом от разумных аргументов. Следует отметить, что в этих доводах неопозитивистов есть своя логика.
См., например: Б. Рассел. История западной философии, стр. 841: «Все, что может быть познано, может быть познано с помощью науки, но вещи, которые законно являются делом чувства, лежат вне ее сферы».
Если считать первоисточником нравственности нравственное чувство и исходить из автономности, заданности этого чувства, то «нормативная этика» становится невозможной, а сфера морали может быть лишь предметом описания. Самое же главное состоит в том, что оценочные суждения действительно имеют специфику и их нельзя верифицировать обычным способом. Суждения типа «на улице лежит снег», «вода кипит при температуре в 100 градусов», «металл при нагревании расширяется» могут быть проверены посредством обращения к фактам. Но суждения типа «рокфор имеет приятный вкус», «пейзаж прекрасен», «красть дурно», «Н. Н. — очень мил» не могут быть подтверждены как истинные или опровергнуты как ложные путем чисто объективного анализа свойств сыра, пейзажа, поступков. Дело не изменилось бы даже в том случае, если бы оценки всех людей в перечисленных случаях совершенно совпали или если бы нашлись основания чей-то вкус считать за норму. Все равно в самих вещах, их свойствах, отношениях мы не найдем «приятности», «очаровательности», «хорошести», «благости» самих по себе. Ничто не может быть милым, вкусным, приятным само по себе, безотносительно к субъекту. Субъективная сторона оценочных суждений и понятий открыта отнюдь не неопозитивистами. Она была ясна многим мыслителям прошлого (например, Декарту, Спинозе). Объективное существование свойств красоты, моральности отстаивалось чаще всего последователями платоновского, объективного, идеализма. Рассуждения неопозитивистов по вопросу о научном обосновании этических суждений было бы неправильно опровергать путем отрицания специфики оценочных суждений.
Следует указать и на то, что марксизм также отрицает возможность научного выведения такой системы морали, которая была бы истинна на все времена и для всех народов. Мораль не является наукой. Это особая форма общественного сознания. Критерием морали марксизм считает соответствие требованиям исторического прогресса. В науке же устанавливается объективная истина, не зависящая ни от человека, ни от человечества. Этика, как наука о морали, также ставит цель достижения объективной истины. Но это не значит, что возможно научным способом установить истинную на все времена нравственность. Постановка такой задачи уже сама по себе является не научной, ибо свидетельствует о непонимании природы морали. «Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем», — говорил В. И. Ленин. Именно в этом смысле невозможна «нормативная этика», которая установила бы раз и навсегда нормы нравственности, одинаковые для всех народов, для всех классов.
Чисто нормативная этика не может существовать самостоятельно, поскольку нельзя устанавливать норм, не прибегая к анализу условий, в которых возникают нормы, к анализу объекта, фактов, хотя бы в их роли возбудителей оценок и оценочных суждений. О нормативной этике (так же как и эстетике, логике) можно говорить лишь как об одной из сторон этики, неразрывно связанной с другими ее сторонами (описательной, объясняющей и т. д.) и не существующей без них.
Не случайно, что критерий коммунистической нравственности отнесен лишь к одной эпохе — эпохе построения и завершения коммунизма. Марксистское понимание морали как формы общественного сознания включает в себя момент релятивизма. Абсолютизировать невозможно даже те нравственные нормы, которые мы называем общечеловеческими.
В чем состоит главный пункт разногласия между марксизмом и неопозитивизмом в этом вопросе? В том, что неопозитивисты отрицают возможность существования научно обоснованной морали вообще, а марксисты считают возможной и необходимой таковую в эпоху сознательного исторического творчества масс. Позиция неопозитивистов отражает тот факт, что до сих пор моральные взгляды людей бессознательно черпались из условий материальной жизни. Связь моральных норм, нравственных оценок с практическими отношениями внутри общества была скрыта от взоров людей идеологическим туманом. Дело принимало такой вид, будто моральные убеждения основываются на мотивах исключительно морального же характера и не зависят от утилитарных соображений, практического интереса и т. д. Кантовский пафос «долга ради долга» — прекрасная иллюстрация того, как идеологическая видимость независимости, автономности нравственности принимается за ее существенную характеристику. Крах попыток мыслителей-идеалистов вычленить из конкретных проявлений индивидуальной воли общие и вечные законы человеческой воли (подобно тому, как формальная логика выделяет нормы, по которым действует наш рассудок) заставил позитивистов отказаться от задачи построения «всеобщей метафизики морали». Однако они остаются во власти традиционной иллюзии идеологов, на которую в свое время указывал Маркс. Они считают, что мораль держится своей собственной, автономной силой.
Марксизм же в соответствии с фактами действительности утверждает зависимость моральных норм и оценок от практического интереса, от «утилитарных» соображений пользы и вреда, т. е. тех самых соображений, которые кажутся моралисту стоящими вне морали. Нравственные воззрения прошлых эпох и формаций марксизм объясняет научно, выводя их из материальных условий жизни общества. Социалистическая революция кладет начало сознательному созиданию истории согласно законам разума, законам науки. Идеологические ширмы, скрывавшие зависимость моральных норм от материальных интересов общества и общественных групп, падают, и связь между ними становится очевидной. Иллюзия полной автономии морали рушится. Требования нравственности приобретают простой, понятный всем и каждому смысл, с очевидностью сводящийся к практическим интересам общества, к требованиям социального благополучия и развития. Появляется возможность установления прямого соответствия моральных оценок и моральных суждений (норм) научно понятым требованиям исторического прогресса, общественной пользы, практического интереса. Под нравственностью уже понимаются не просто веления «чистой совести», которая сама по себе — неизвестно что, моральный х, а то, что служит дальнейшему развитию и расцвету общества и личности. В соответствии с этими целями общество, взявшее в свои руки управление историческим процессом, будет диктовать моральные нормы. Возникает принципиальная возможность сознательного установления правил общежития, выведенных на основе данных наук об условиях оптимального существования и развития общества и личности, — возможность столь же достоверная с точки зрения науки, как и возможность составления инструкции по эксплуатации сложных машин.
Следует отметить, что не только марксисты, но и многие прогрессивные ученые выражали свое убеждение в том, что в будущем люди приведут моральные установления в согласие с научно понятыми требованиями общественного процветания, благополучия и прогресса. Так, И. И. Мечников писал: «Нравственное поведение человека должно быть руководимо разумом… Нравственность следует основывать на научных данных… Хотя и теперешние знания позволяют установить основы рациональной нравственности, но мы вправе предполагать, что с дальнейшими успехами науки правила нравственного поведения будут все более и более совершенствоваться» (И. И. Мечников. Этюды оптимизма. М., 1913, стр. 269, 282).
Как уже отмечалось, неопозитивисты также признают вполне возможным построение «нормативной этики», ориентированной на какую-либо практическую цель, поскольку нормы ее принципиально могут быть проверены, т. е. относительно их можно сказать, ведут ли они к цели или нет. Возражения, которые выдвигаются с неопозитивистской платформы против марксистского решения вопроса, сводятся в основном к двум моментам: 1) насколько реальны марксистские предположения о будущем ходе исторического развития, 2) не означает ли марксистское решение вопроса фактического устранения морали и замены ее разумным поведением, ориентирующимся на пользу, прогресс и т. д.
Ответ на первый вопрос дает вся марксистская теория в целом, марксистская концепция истории в частности. Разногласия в этом пункте перемещаются в другую область, именно в область общих философских воззрений на общество. Что же касается второго возражения, то оно несостоятельно по следующим причинам. Мораль всегда была выражением практических интересов класса или общества в целом. Люди просто не понимали этой материальной обусловленности нравственных норм. Но разве осознание того факта, что за моральными требованиями стоит практический интерес, должно устранить саму мораль, само нравственное чувство? Напротив, разумные доводы в пользу общественной или личной полезности того или иного рода поведения не вытесняют, а подтверждают и усиливают чисто нравственные мотивы.
Нам могут сказать: но ведь марксизм предполагает установление новых норм поведения, выработанных научным способом! Каким же образом эти нормы могут быть согласованы с имеющимся уже в нас моральным чувством? На это можно ответить, что нравственные нормы, устанавливаемые на основе научных данных, будут одновременно вытекать из характера общественных отношений (создаваемых, кстати, тоже на основе научных данных о самой высокой, самой целесообразной организации общества). Коммунизм устраняет существовавшую пропасть между должным и существующим, хотя противоречие между тем и другим несомненно останется. Социалистическое общество в нашей стране уже идет по этому пути. Так, например, моральный кодекс строителя коммунизма является практическим результатом объективных процессов формирования новых общественных отношений, нового человека и одновременно идеалом, целью, к которой мы стремимся сознательно. Заповеди этого кодекса согласуются с научно понятыми условиями построения коммунистического общества и вытекают из них. И в то же время эти заповеди уже приобрели характер нравственных (а не только разумных и полезных) требований для большинства членов нашего общества. И в этом нет ничего противоестественного. История говорит о том, что нравственность одного и того же народа менялась от века к веку. Новые нормы вначале с трудом пробивали себе дорогу, казались не нравственными, а чисто утилитарными, а затем укреплялись в сознании людей и действовали уже с автоматической силой. «Совесть» никогда не создавала сама новых ценностей, а лишь повторяла те оценки, которые появились на базе интереса, на базе общественных взаимоотношений. Становление коммунистической нравственности отличается от подобных процессов лишь в одном существенном пункте: связь ее норм с научно понятыми требованиями общественного развития является очевидной. Иллюзия автономии морали, основывающейся как бы на себе самой, на своей собственной «моральной силе», исчезает. Традиционная постановка вопроса: к добродетели надо стремиться не ради пользы, которую она якобы приносит, а ради самой добродетели — теряет всякий смысл. Преодолевается противоположность личной заинтересованности и общественного долга. Следовательно, ни эгоизм, ни самопожертвование как типичные способы поведения, между которыми надо было выбирать, существовать не будут.
Поскольку люди поняли, что за велениями нравственности стоит не что иное, как реальный практический интерес, постольку нравственные нормы и оценки теряют видимость произвольной зависимости от нравственного чувства и получают реальный смысл, наполняются объективным содержанием. Благодаря этому появляется возможность проверки (верификации) моральных суждений.
«С помощью одной лишь науки нельзя доказать, что наслаждаться, причиняя другим страдание, плохо», — говорит Рассел. Этот тезис может быть доказан, говорим мы, если под словом «плохо» (безнравственно, аморально, дурно) мы будем понимать вполне реальное, конкретное содержание а не просто оценку, диктуемую нравственным чувством.
Так, например, оценочное суждение «жить не трудясь — безнравственно» может быть доказано в том случае, если мы знаем, каково реальное содержание, наполняющее слова «нравственно» и «безнравственно». Труд содействует общественному развитию и благополучию, а это и есть то, что мы называем нравственным, — расшифровываем мы данное суждение. В таком случае, чтобы установить истинность суждения «труд есть нравственная обязанность», надо только проверить, действительно ли труд содействует прогрессу и процветанию общества и личности. Точно так же могут быть научно обоснованы повеления, которые, как уже говорилось, легко преобразовать в оценочные суждения.
Общий порок буржуазного философского и исторического мышления состоит в том, что буржуазные идеологи даже в мыслях не могут выйти за пределы буржуазного порядка вещей: мораль до сих пор не устанавливалась обществом сознательно, значит, такова ее сущность, значит, так будет всегда. Буржуазные идеологи не видят никаких оснований для допущения, что история может идти не так, как она шла до сих пор. Эмотивисты фактически разрывают разум и чувство, утверждая, будто мораль основана лишь на чувстве. С их точки зрения, нормы, выработанные разумно, соответственно какой-либо цели, не могут быть моральными. Следует заметить, что уже сама постановка вопроса: разум или чувство? — является лишенной смысла. Нравственность не замкнута ни в сфере чувства, ни в сфере разума. Финский марксист Тууре Лехен абсолютно прав, отмечая (в полемике с Б. Расселом), что «постановка или-или здесь совершенно не выдерживает критики. Кто угодно может отметить, наблюдая свое поведение, что в его представлении о морали участвуют различные элементы деятельности сознания. То, что я чувствую какое-либо обстоятельство морально правильным, не мешает мне понимать его правильность, и наоборот… Мораль не основана ни на разуме, ни на чувстве… ее основу надо искать не в сознании человека, а в тех условиях, в которых он живет и действует».
Тот факт, что моральные нормы получат рациональное обоснование, не означает, что человек в своем поведении превратится в разумную машину. Марксизм не имеет ничего общего с идеалистическими концепциями человека как мыслящей вещи. Разум, мышление составляют лишь одну из составных частей того комплекса факторов, которыми определяется поведение человека. Никогда не исчезнет различие и противоречие между разумом и чувствами, между инстинктами и нравственными велениями. Следовательно, мораль всегда будет одним из могущественных регуляторов человеческого поведения.
Тот факт, что в коммунистическом обществе разумность нравственных начал и их связь с практическими интересами будет осознавать каждый, не меняет дела настолько, чтобы человек в своей жизни руководился только разумом. Разумные и приемлемые для всех правила общежития войдут в плоть и кровь, в чувства человека. Противодействовать их нарушению будут не только разумные соображения, но и нравственное чувство, совесть.
Эпоха империализма породила кризис буржуазной морали. В этих условиях утверждения неопозитивистов о невозможности научного доказательства и научного опровержения любых моральных воззрений служат, независимо от субъективных намерений того или иного неопозитивистского автора, делу защиты дискредитировавшей себя буржуазной морали. Буржуазная мораль недоказуема, но зато и неопровержима — таков смысл и конечный вывод, следующий из позиции неопозитивистов. Эта позиция, таким образом, из «беспристрастно научной» превращается на наших глазах в позицию защиты несостоятельной с научной точки зрения буржуазной нравственности.
Автор: В. Н. Шердаков
