Учение о ценностях Н. Гартмана относится к так называемому феноменологическому направлению в аксиологии, характерному для западнонемецкой философии. В основном Гартман систематизирует и развивает взгляды Макса Шелера, аксиологию которого он считает синтезом двух противоположных воззрений: Канта и Ницше. Вместе с тем он утверждает, что учение Шелера бросает новый свет на «ценностную этику» Аристотеля, и видит основную задачу развития аксиологии в XX в. в создании синтеза древнего учения Аристотеля и нового учения Шелера.
В общем учении о ценностях Гартмана явно выделяются два вопроса: вопрос о «способе бытия» ценностей и вопрос о характере познания ценностей. Оба эти аспекта объединены общей, основной для его аксиологии, проблемой объективности ценностей.
Гартман резко критикует зашедшую в тупик субъективистскую буржуазную аксиологию. В своем основополагающем аксиологическом труде «Этика» он показывает, что философская («ценностная») этика XIX и XX вв. занимается главным образом анализом нравственного сознания и его актов, не вскрывая объективного содержания нравственных ценностей.
В обширных монографиях «Этика» и «Эстетика», а также в трудах, посвященных изложению общих философских взглядов, Гартман развивает объективно-идеалистическое учение о природе ценностей. При этом он высказывает ряд важных мыслей, ставит некоторые интересные проблемы, метко указывает слабости различных современных аксиологических школ. Его основное стремление — утвердить в борьбе с субъективизмом объективный взгляд на ценности — заслуживает внимания и критического анализа.
Ценности — идеальные сущности
В докладе на VIII Международном философском конгрессе (1936 г.) «Проблема ценности в современной философии» Гартман в различной форме ставит основной философский вопрос аксиологии: существуют ли ценности независимо от мнений людей, от их оценок; являются ли они абсолютными или относительными; необходимо ли связывать ценности с их значимостью для людей, иначе говоря, зависят ли они от положения дел в реальном мире. Наконец, можно ли вообще говорить о «бытии» ценностей. На основе своей общей философской позиции (так называемой критической онтологии) Гартман дает следующий ответ: «Если ценностям вообще присуще бытие, то во всяком случае не реальное».
Что же это за бытие? Гартман дает недвусмысленный ответ на этот вопрос в 1935 г. (т. е. за год до упомянутого доклада) во втором издании «Этики»: «По своему способу бытия ценности являются платоновскими идеями… На языке современных понятий: ценности — это сущности». В учении о «сущностях» Гартман находится под влиянием феноменологии Гуссерля, предполагая, что наряду с реальным миром так же объективно, независимо от сознания существует мир «идеальных сущностей». Основной противоположностью в его философской системе объявляется именно противоположность реального и идеального бытия, а не противоположность духа и материи, субъекта и объекта. Лишь наивное обыденное сознание, по его мнению, сводит все бытие только к реальности, а идеальность смешивает с субъективностью. Но сущности — объективные идеальные образования, отличные от реальных вещей и не менее реальных субъектов. Гартман настойчиво подчеркивает, что идеальный мир — это вовсе не сфера мышления, не продукт абстрагирующего и обобщающего мышления, а существует независимо от сознания: последнее «направлено» на идеальное бытие как на свой предмет, как на объективное «в себе бытие». Само же мышление вовсе не идеально, а является процессом реального мира, в котором Гартман различает четыре «слоя» (материя, жизнь, психические и духовные явления).
Главным отличием идеального мира от реального объявляется вневременность, неизменность. «Реальное и идеальное бытие различаются радикально, до противоположности, — пишет Гартман, — числа, треугольники, ценности — нечто совершенно другое, чем вещи, события, личности, ситуации. Последние существуют по времени, индивидуально, материальны или связаны с материальным; первые безвременны, вечны, всеобщи, имматериальны».
Основные типы идеального «в себе бытия» — математические сущности и ценности. Соответственно науками об идеальном бытии объявляются математика, этика (как учение о ценностях) и эстетика.
В философской системе Гартмана учение о ценностях выполняет важную функцию обоснования, подкрепления центрального для этой философии учения о независимом от сознания бытии идеального мира. Правда, в своих трудах по онтологии Гартман ссылается главным образом на «математические сущности», но при этом он постоянно подчеркивает, что по своему способу бытия (идеальному характеру) ценности не отличаются от математических сущностей.
Гартман признает, что логически доказать бытие идеального мира невозможно, но при этом подчеркивает, что и существование реального мира не подлежит логическому доказательству. Об идеальном бытии свидетельствуют лишь «факты» математических сущностей и ценностей, подобно тому как о реальном бытии свидетельствуют факты неорганической и органической природы. «Кто сомневается в идеальном в себе бытии, тот должен так же поставить под сомнение реальное в себе бытие», — пишет Гартман.
Но откуда берутся ценности, как они возникают? Гартман считает невозможным дать ответ на этот вопрос. Он говорит, что ценности — такой же последний, ни из чего не выводимый «факт», как происхождение Вселенной.
В отличие от Макса Шелера и неотомистов Гартман отказывается видеть в боге источник ценностей и самую высокую ценность. Однако подлинно научный анализ проблемы объективности ценностей требует выяснения их объективного источника, которым является реальная общественная жизнь людей. Естественно, что Гартман, отказывающийся ввести в свою аксиологию бога как источник ценностей и в то же время не признающий происхождения ценностей из реального мира, считает вопрос об источнике ценностей неразрешимым и поиски этого источника бесплодными. По его мнению, здесь человек подходит к пределу рационального, к иррациональному. Тесно связанный с агностицизмом иррационализм, свойственный всей философской системе Гартмана, пронизывает и его аксиологию. Последние слова «Этики», этого обширного труда по аксиологии, посвящены «иррациональному», «вечным загадкам» этики и религии.
Так, уже вопрос о происхождении ценностей является роковым для аксиологии Гартмана. Однако отказ от положительного ответа на этот вопрос не исключает достаточно категорического ответа в отрицательной форме: ценности как идеальные сущности не возникают ни из реальных вещей и процессов, ни из практики самого субъекта.
На основе дуалистического признания двух миров (реального и идеального) Гартман отрывает ценности от реальной природы и общественной практики людей.
Поскольку ценности не зависят в своем бытии от реального мира, они не изменяются ни с изменением вещей и процессов, ни с изменением сознания. Гартман пишет: «В этике не занимаются вопросами, которые не сегодня-завтра подвергнутся изменению». Ценности могут только исчезнуть или появиться в поле зрения человека, но не изменяться.
Итак, «способ бытия» ценностей как сущностей отличается как от способа бытия эмпирических вещей, так и от способа бытия субъектов. И вещи и субъекты реальны (существуют во времени), а ценности — неизменные идеальные образования по ту сторону реального бытия.
Положению о том, что ценности имеют неизменное, идеальное «в себе бытие», Гартман придает исключительное значение и кладет его в основу этики и эстетики. После выхода в свет первого издания «Этики» (1925 г.) именно это положение вызвало больше всего возражений. В течение десяти лет, прошедших между первым и вторым изданием этого труда, Гартман, однако, не изменил своей точки зрения, а лишь дополнил аргументацию в книгах «Проблема духовного бытия» (1933 г.) и «К обоснованию онтологии» (1935 г.). В предисловии ко второму изданию «Этики» он говорит, что сознательно рвет с традиционной привычкой мышления в данном вопросе: «В научных вещах, — пишет он, — лучше назвать подлинным именем неизбежное новое и непривычное… чем прикрыть противоположность компромиссом и тем самым обесценить все дело двусмысленностью».
Гартман считает, что только учение об идеальном бытии ценностей утверждает их объективную природу и преодолевает субъективизм.
Но разве нет иного пути признания объективного характера ценностей, чем объявление их мистическими идеальными сущностями в платоновском духе? Гартман прекрасно понимает, что учение о ценностях имеет дело с очень общими абстрактными образованиями, с тем, что обычно называют принципами, категориями.
«Ценности имеют характер подлинных сущностей, абсолютных принципов» (там же, стр. 34).
Однако он отказывается признать понятие ценности лишь продуктом абстрагирующего и обобщающего человеческого мышления. Большую роль в этом отказе играет неудовлетворенность традиционным пониманием процесса абстракции как выделения общего: в результате элементарной формально-логической абстракции возникает простейшее обобщение на основе только сходства вещей и процессов. Такое эмпирическое общее Гартман называет «типическим», «периферийным» общим.
О двух типах общего говорит неокантианец Риккерт. Он противопоставляет «ценностное общее» естественнонаучному понятию общего, охватывающему единичные экземпляры одного и того же рода.
Это только внешнее общее, дающее первую ориентировку в пестром многообразии непрерывно изменяющегося реального мира. Гартман не считает ценности (и математические образования) продуктом такой абстракции.
Можно согласиться с ним в том, что общее, полученное в результате простой, элементарной абстракции, не отражает еще глубокой сущности вещей, подлинного единства, закономерности. Ограничившись простейшим обобщением, нельзя объяснить природу математических понятий и ценностей. Гартман видел единственный путь достижения «подлинного всеобщего» как сущности, как закономерности в постулировании особого вневременного идеального мира. Он руководствовался при этом антидиалектическим представлением о том, что сущность вещей может быть только неизменной; подлинное всеобщее объявляется такой неизменной идеальной сущностью. Поэтому разрыв между «идеальным общим» и «эмпирическим общим» связан в его философии с разрывом между реальным изменчивым миром и идеальным неизменным миром.
Хотя Гартман и называет свое учение об идеальном бытии новым и непривычным, на самом деле оно является известной из истории философии идеалистической мистификацией: общее превращается в самостоятельную, независимую от конкретных предметов неизменную сущность. Это старая позиция «реализма универсалий». Изменяется только терминология: универсалии называются «идеальными», так как «реальность» трактуется Гартманом как нечто индивидуализированное и изменчивое. Гартман не сомневается в том, что единичные вещи и живые существа имеют реальное, воспринимаемое чувствами бытие, но в реальном мире кет самостоятельного «подлинного» общего: «В реальном мире, — пишет он, — нет животного, которое не было бы лошадью, собакой, овцой и т. д.». Все реальное индивидуально как целое (лошадь, собака), но отдельные черты (например, четвероногость) общи единичным предметам, типичны для них.
Гартман прав, отрицая позитивистский номинализм с его узким взглядом на общее как лишь узкоэмпирическое общее чувственного опыта. Развитие современной науки (особенно математики и теоретической физики) показало, что общее как закономерность, как сущность явлений действительно познается не путем простого извлечения из одинаковых случаев, а в результате сложной, многоступенчатой абстракции. Уже Гегель указывал, что чувственное познание отражает лишь внешнюю связь единичного и общего. Диалектическое мышление, как высшее обобщающее мышление, дает возможность понять общее в его внутренней связи с единичным. Идеальное — не физиологический или психологический акт отдельного человека, а продукт общественно-исторического сознания. Отдельному индивиду оно представляется как нечто независимое от его сознания, противостоящее ему как объективное бытие.
Отношение ценностей к реальному миру
Несостоятельность концепции ценностей как объективных идеальных сущностей особенно отчетливо выступает в анализе отношения ценностей к реальному миру.
В «критической онтологии» уделено большое внимание общему вопросу о соотношении идеального и реального бытия (особенно связи чистой математики с реальностью). В аксиологии проблема «реализации» ценностей также стоит в центре внимания Гартмана. Признавая самостоятельное, независимое от реального мира бытие ценностей, он отнюдь не отрицает взаимоотношения ценностей с реальными вещами и субъектами.
Различие между двумя типами идеального бытия (математическими сущностями и ценностями) выявляется в их существенно ином отношении к реальному миру.
Математические сущности выступают в реальном мире как его «идеальная структура», как «общая закономерность», управляющая природой. Последняя всегда необходимо подчинена идеальным закономерностям математических образований (чисел, множеств, пространств). В этом случае реальное бытие обусловлено идеальным бытием, и это отношение необратимо. «Идеальное бытие, — пишет Гартман, — индифферентно по отношению к реальному в смысле своей реализации. Но реальное бытие никогда не бывает индифферентным к идеальному: оно всегда уже предполагает идеальную структуру, несет ее в себе, управляется ею».
Иначе обстоит дело с отношением к реальному миру ценностей. Ведь реальные явления могут соответствовать ценностям (wertvoll) или не соответствовать им (wertwidrig). Но то, что реальные явления могут быть «противоценными», ничего не меняет в идеальном бытии ценностей. Они существуют независимо то того, соответствует ли им реальность или нет. Гартман называет ценности «свободной идеальностью» и убежден в том, что их отношение к реальному миру только подтверждает объективность идеального мира.
«Платоновская параллель этики и математики должна нам показать, что существуют такие области бытия, которые не реальны и не субъективны» (N. Hartmann. Ethik, S. 27).
Итак, осуществление ценностей в реальном мире иное, чем реализация математических законов: оно не имеет необходимого характера, не обусловлено ценностями как законами. Ценности не являются законами реального бытия именно потому, что реальные явления могут им и не соответствовать.
Различие, которое Гартман устанавливает между математическими образованиями и ценностями, свидетельствует о непонимании им связи между необходимостью и социальной закономерностью. В его концепции идеального бытия остается в тени то, что ценности в отличие от законов математики неразрывно связаны с общественными отношениями.
Сущность и подлинная специфика категории ценности, ее коренное отличие от категорий естествознания (и математики) не вскрыты Гартманом. Они заключаются в отношении личности как общественного существа к предметам природы и к обществу. Развивая этику как учение о моральных ценностях и неоднократно сопоставляя ее с математикой как наукой об идеальных сущностях, Гартман игнорирует тот факт, что мораль является формой общественного сознания, что категории этики — продукт обобщающего человеческого мышления, отражающий человеческие взаимоотношения в общественной практике.
Хотя ценности — не реальные образования, в то же время они не являются, по мнению Гартмана, чисто формальными образованиями: им присуще содержание («материя»). Когда они реализуются в отношениях между людьми или в процессах и вещах реального мира, то именно благодаря им нечто реальное становится ценным (wertvoll). Ценности — условия возможности того, что нечто реальное является вообще ценным. Только они делают вещи «благами» (Wertguter), только они являются условиями возможности нравственного поведения: нравственные предписания покоятся на ценностях, к ним устремлены. Это отношение необратимо: люди всегда стремятся к чему-либо из-за его ценности, но никогда не бывает наоборот; никогда не бывает так, что любовь к чему-либо или стремление являлись бы условием того, что нечто ценно, «необратимость этого отношения лежит в природе действий, любви, стремления, желания».
Нравственное поведение человека исходит из ценностей, но нельзя вывести нравственную ценность из конкретного человеческого поведения. Подобным же образом понятие ценностных благ (Wertguter) не покрывается понятием вещи как носителя этих ценностей.
Итак, наблюдение реальной действительности не приводит к «открытию» ценностей; их нельзя извлечь, абстрагировать из реальных случаев, нельзя также определить их как реальную сущность этих случаев. Нравственные ценности нельзя также извлечь из действий людей, так как они существуют независимо от фактических поступков, часто им противоречащих. Из действительных поступков можно извлечь только то, что в них «реализовано». Согласно Гартману, решить вопрос о том, реализованы ли в данных явлениях реального мира (человеческих поступках, эстетических предметах) нравственные и эстетические ценности, можно только тогда, когда уже известны сами ценности, когда они могут явиться масштабом для определения опыта реальной жизни. Конечно, можно охарактеризовать ряд существенных черт какого-либо поступка без посредства ценности, но все эти черты не дадут нам знания того, является ли поступок ценным.
Гартман делает отсюда следующий общий вывод. Существуют области реального поведения, в известной степени независимые от ценностей; поведение человека не всегда управляется ценностями. «Реальное зависит от ценностей только в своей ценности или неценности, но совершенно независимо от них в своем характере бытия».
Именно в этом смысле, в отношении своего бытия, реальное «индифферентно» к ценностям. С другой стороны, «индифферентность» ценностей по отношению к реальному миру выражается только в том, что ценности имеют бытие, независимое от сознания людей, являются «идеальной областью» наряду с областью реальных предметов и личностей. Гартман пишет: «Ценности и зависимы от опытного содержания реального бытия и одновременно независимы от этого содержания». Они «индифферентны» и к сознанию ценностей, и к единичным реальным случаям.
Гартман иллюстрирует свой взгляд на соотношение ценностей и реального мира больше всего примерами из этики. Так, сутью обещания не является его обязательное реальное выполнение, но если оно не будет выполнено (реализовано), значит данный поступок не будет соответствовать ценности обещания. Однако фактическое выполнение обещания ничего не прибавляет к идеальному бытию обещания как ценности. То же относится к дружбе, доверию и другим подобным ценностям. Нравственная ценность человеческого поведения существует независимо от людей, не только «для них», но и «в себе». Нравственные ценности идеальны, а поведение людей согласно им реально, объявляет Гартман.
Относятся ли эти утверждения также к эстетическим ценностям? Не существуют ли эстетические ценности только «для нас», для эстетически созерцающих людей? Эстетические ценности, по мнению Гартмана, — объективный неизменный масштаб, существующий независимо от изменчивых эстетических явлений и предметов; масштаб, который остается всегда независимым от того, соответствует ли ему эстетический предмет или нет. Мы отказываем предмету в эстетической ценности, называем его безобразным, если он не соответствует этому масштабу. Тем самым как раз подтверждается, по мнению Гартмана, независимость идеальных эстетических ценностей от их проявлений в реальном мире.
Гартман строго различает аксиологический и онтологический аспекты — ценностный характер и «материя» явлений не тождественны.
У Гартмана термин «онтология» применяется в широком и узком смысле. В широком смысле он считает онтологией учение о реальном и об идеальном бытии, в узком смысле — только о реальном бытии. Когда противопоставляются онтология и аксиология, имеется в виду узкое понимание термина «онтология».
Так, например, нравственная ценность доверия не есть само доверие; последнее — «материя», специфическое реальное отношение между личностями. Ценность же доверия не является ни реальным отношением между личностями, ни идеей этого отношения вообще. Субъект со своим сознанием не может «сделать» ценности; они существуют независимо от него. В определенных границах человек может создать «материю» ценности, например установить реальное отношение доверия, но он ничего не может изменить в том факте, что эта «материя» является ценной или противоценной. Ценность — не онтологическое, а аксиологическое образование, хотя оно и присуще онтологической структуре.
Существуют два вида детерминации — онтологическая и аксиологическая. Ценности — «космос в космосе»; они зависят от универсальных связей, но являются структурно автономными, имеют собственные законы. Человек связывает эти два мира, онтологический и аксиологический. «В практической области, — пишет Гартман, — первичные определенности лежат в идеальных сущностях; их перенос в действительность является делом созерцающего ценности (wertschaufenden), обладающего волей и действующего субъекта». Ценности детерминируют реальное в конечном счете, «на обходном пути» через субъект и его долженствование. Речь идет об «идеальном долженствовании», которое считается «чистым значением ценности». По мнению Гартмана, имеет смысл сказать, что «должен» быть всеобщий мир между народами, но не потому, что он действителен или возможен, а потому, что он «в себе ценное».
Ценности вмешиваются в реальную жизнь человека, обусловливают содержание его деятельности в форме целей. Сами по себе ценности — не реальные силы, а только идеальные сущности, которые «говорят» о том, что должно быть. Поэтому они не могут реализоваться «сами собой», с той принудительностью, которой господствуют в реальном мире законы природы. В этом смысле они «слабее» последних. Реальный мир с железной необходимостью идет своим путем, равнодушный к идеальным требованиям ценностей, долга. Только человек слышит зов, призыв из идеального мира ценностей. Реализация ценностей как раз и зависит от наличия в мире реального существа, восприимчивого к идеальным требованиям ценностей и проявляющего силу и энергию для их осуществления. «Слабость», «бессилие» ценностей и отношении их реализации ставит человека в особое положение в мире: реализуя ценности, он тем самым вносит в реальный мир детерминацию высшего порядка — аксиологическую.
Гартман устанавливает различие между субъектом и личностью. Именно личность является не только онтологическим, но и аксиологическим существом, посредником между идеальными ценностями и реальной действительностью. Лишь посредством деятельности личностей ценности формируют реальный мир, что сами по себе они не в состоянии сделать.
В своей книге «Проблема духовного бытия», развивая мысли, вышесказанные в «Этике», Гартман утверждает, что человек — «гражданин двух миров», которые ему надлежит объединять. Он ведет двойную жизнь в этих двух различных по содержанию мирах, одновременно участвует в обоих и обоими детерминируется. Такое положение человека как точки пересечения двух детерминаций наполняет его жизнь конфликтами. Борьба реальной детерминации основ его бытия с аксиологической ощущается им как нравственный конфликт. Природа не знает такого конфликта, так как в ней противоположными являются гомогенные силы. Нет такого рода конфликта и в идеальном мире ценностей, так как там синтезируются противоположные ценности. Лишь в жизни аксиологического и онтологического — является человек. Остальные существа глухи к зову идеального», личности вступают в конфликт две гетерогенных детерминации — реальная и идеальная (аксиологическая).
Сосуществование онтологической и аксиологической детерминаций отражается в соотношении ценностей и категорий. На вопрос о том, являются ли ценности категориями, Гартман отвечал по-разному в зависимости от изменения его учения о категориях. Под категориями он понимал нейтральные по своему бытию принципы. Категории как принципы реального мира — всемогущие силы, не встречающие сопротивления, они — закономерность реальных процессов, и наряду с ними нет другой «собственной» закономерности этих процессов. Ценности при своей реализации встречают уже устойчивую «категориальную оформленность» реального мира, и это сопротивление им приходится преодолевать. В этом смысле они «сильнее» категорий, которые не встречают сопротивления со стороны своего конкретного. Поэтому ценности выступают как творческие принципы, которые могут дать бытие еще не существующему. «Здесь возможно порождение из ничто, абсолютно невозможное в других областях бытия», — пишет Гартман. Но, с другой стороны, ценности «слабее», чем категории, так как они не являются абсолютно господствующими принципами реального мира. Здесь им не все подчинено. Так, действия субъекта имеют свои собственные реальные закономерности: человеческая воля может идти против ясно ощущаемых и познанных в своей структуре ценностей. В то же время Гартман подчеркивает, что «ценности имеют сравнимую с категориями структуру и в этом смысле их можно обозначить как содержательные категории этики, эстетики и других областей».
Nicolai Hartmann. Die Grundziige einer Metaphysik der Erkenntnis. Berlin—Leipzig, 1925, S. 534. Гартман называет ценности категориями, поскольку они выступают как принципы по отношению к своему конкретному (в этике, эстетике, в реальной жизни). В отличие от принятого противопоставления конкретного абстрактному Гартман считает основными противоположностями конкретное и принцип.
Возможность аксиологической детерминации реального мира покоится, согласно Гартману, на господстве необходимости, освобожденной от возможности (в реальном мире необходимость и возможность неразрывны, имеют общий ряд условий). «Онтологически парадоксальная, свободная от возможности необходимость (иначе говоря, свободная необходимость невозможного)… в бытии — это как раз новое, неонтологическое в аксиологической детерминации».
Непонимание особой аксиологической закономерности ценностей ведет, по мнению Гартмана, к ошибочному отождествлению ценностей с онтологическими категориями. «Если бы действия субъекта, — пишет он, — подчинялись ценностям как категориям и слепо следовали их закономерностям, тогда эти действия ничем бы не отличались принципиально от процессов природы: сами ценности были бы тогда категориями бытия, только со структурой более высокого порядка, т. е. ценности были бы прямым продолжением онтологического царства категорий».
В тесной связи с вопросом об отношении ценностей к реальному миру стоит в аксиологии Гартмана проблема соотношения абсолютности и относительности ценностей.
Ценности, существующие «в себе», независимо от их реализации, а также от взглядов (оценок) людей, Гартман объявляет абсолютным prius’om, господствующим над жизнью людей. Однако он признает также известную объективную относительность ценностей, различая при этом три ее вида. Первый вид — относительность ценности к ее реальному носителю (Werttrager). Каждый вид ценности может выступать только в определенной области реального мира, только в ней реализоваться. Так, этические ценности реализуются в сфере личностей как «свободных» существ; эстетические ценности — в чувственно воспринимаемом; ценностные блага — в вещах, отношениях, обстоятельствах жизни и т. д. Вид ценности, но не сама ценность как идеальная сущность, связан с бытием носителя. Это не значит, что сама ценность уже дана вместе с бытием носителя; нет, последний — только одно из условий ее реализации.
Другим, противоположным условием является ощущающий ценность человек, для которого нечто является ценным.
Гартман оговаривается при этом: способ бытия «для нас» заключается не в полезности «для нас», а только в «для нас» существующей предметности.
Это второй вид относительности ценности. Ценностные блага (например, пищевая ценность и т. д.) являются ценностным бытием вообще только для кого-то; витальные ценности — только для живых существ, эстетические — только для созерцающего человека. Этот момент относительности присущ также этической области: верность, преданность, дружба и любовь имеют ценность только для того, к кому они относятся.
Ценности относительны к человеку только по своему содержанию («материи»), но по своему способу бытия они «в себе сущие», абсолютные. Это Гартман не устает упорно повторять.
Итак, Гартман усматривает относительный характер ценностей, с одной стороны, в их отношении к реальным вещам и процессам и, с другой стороны, в отношении к реальной личности, для которой они ценны.
Третий вид относительности ценностей он видит в обусловленности «типом ситуации». Разным обстоятельствам жизни соответствуют разные ценности: опасности — мужество, возбуждению — выдержка, при обхождении с людьми — такт и т. д. Гартман ссылается на высказывание Аристотеля: каждая добродетель имеет свою область бытия. Существуют также такие жизненные обстоятельства, при которых нет условий для реализации некоторых ценностей: если нет страстей, не реализуется выдержка; нет опасности — не реализуется храбрость и т. д.
При изменении общей жизненной ситуации, социально-экономической и политической, некоторые ценности перестают быть актуальными, а другие, напротив, становятся таковыми. Сознание ценности всегда ориентировано на актуальное, и поэтому актуальные в данное время ценности объявляются «нормами». Изменчивые исторические условия определяют фактическую реализацию ценностей, их историческое значение (Geltung). Но эта историческая относительность ценностей объявляется Гартманом не относительностью самого идеального бытия ценностей, а лишь относительностью реальных условий человеческой жизни, относительностью значения ценностей для жизни. Ценности реализуются, становятся актуальными, приобретают значение всегда там, где в наличии соответствующие отношения и условия. Этот третий вид относительности, как и предыдущих два вида, не затрагивает, однако, по мнению Гартмана, абсолютного характера бытия ценностей как идеальных неизменных сущностей. Он предостерегает от смешения значения ценностей в реальном мире с их способом бытия (идеальным). «Значение существует лишь в человеческом сознании ценностей, — пишет он, — бытие ценности не идентично с ее значимостью как ценности».
Сведение бытия ценности к ее значению является, по его мнению, субъективистским взглядом на ценность, как на результат «оценки», зачастую даже «соглашения». При таком взгляде ценности объявляются зависимыми от общественного мнения или от взглядов отдельных лиц, в то время как дело обстоит как раз наоборот: взгляды и оценки зависят от того, существуют ли ценности и являются ли они актуальными в данное время. Надо строго различать идеальное бытие ценностей и их историческое значение.
Питательную почву для субъективизма и релятивизма в учениях о ценностях Гартман справедливо усматривает в подлинном факте исторического изменения значения ценностей; в разные эпохи одни ценности предпочитаются другим, изменяются культура, мораль, вкусы. Эти изменения связаны с исторически всегда изменчивой деятельностью человека, с постановкой новых задач. Гартман признает, что предпочтение одних ценностей другим в данную эпоху зависит от различных исторических факторов, а не от самого бытия ценностей. Вопрос о том, какая ценность является ведущей в данное время — ценность жертвы, святости или счастья, справедливости, эгоизма или гуманности, — зависит от различного понимания жизни. Но от этого исторически меняющегося предпочтения, выбора ценностей, по мнению Гартмана, ничто не изменяется в них самих: справедливость, храбрость и прочее как ценности остаются теми же. Изменяется лишь поведение людей, которое может соответствовать им и не соответствовать. Гартман высказывает здесь следующую парадоксальную мысль: «Заблуждением является утверждение о том, что только вечное имеет вечную ценность. Напротив, вечную ценность имеет только изменчивое; черты ценности в изменчивом и есть как раз вечное в нем. Ценность вещи так же мало связана с ее длительностью (Dauer), как истинность предложения с возникновением и исчезновением этого предложения в человеческих умах».
Итак, изменение исторического значения ценностей не означает, по мнению Гартмана, их возникновения и уничтожения входе истории; оно не является изменением самих ценностей, не касается их абсолютного идеального неизменного бытия. Гартман стремится таким путем объединить изменчивость реального мира и неизменность идеального бытия, относительное и абсолютное.
Резко критикуя субъективизм в учении о ценностях Ницше, Гартман ставит вопрос о гносеологических источниках релятивизма в аксиологии Ницше. Добро, рассуждает релятивист, имеет ценность только для оценивающего человека. Разве можно утверждать, что моральные качества личности и ее поведение, ответственность и вина — нечто «в себе сущее»? Все ценности относятся к субъекту, следовательно, относителен и способ их бытия. Они — только функция человеческой оценки. На самом же деле, возражает Гартман, субъект не определяет и не дает ценности. Относительность значения материальных благ, нравственных ценностей вовсе не зависит от человеческого рассмотрения их. Не в силах человека изменить тот факт, что одни явления для него — добро, а другие — зло. Он может только стремиться к добру и избегать зла. При этом он не всегда ясно сознает, что является добром и что злом, и поэтому сознание ценностей изменчиво. Относительность вовсе не обязательно включает субъективность, как это имеет место в учении о ценностях Ницше. Надо говорить об относительности ценности не к оценке ее субъектом, а к самому бытию субъекта. Именно в человеке основа того, что свойства реальных вещей и отношений не безразличны для него, а «ценны» или «противоценны».
Высшие ценности, нравственные ценности, являются исключительно ценностями личностей и их актов. Они не присущи вещам и отношениям между вещами, а действиям, воле, намерениям человека. Они «говорят» в совести, в чувстве ответственности, в сознании вины. Можно ли поэтому усомниться в их абсолютности? Ставит ли здесь релятивность к субъекту под вопрос их самостоятельность?
Гартман, конечно, прав, отвергая субъективный идеализм и релятивизм, выводящие ценности только из сознания людей. Но его позитивная концепция в корне порочна, ибо основана на признании мистического неизменного мира ценностей как автономных идеальных сущностей, в той или иной форме управляющих реальным миром. Действительную историческую изменчивость ценностей Гартман сводит лишь к изменению значения ценностей в человеческой культуре. При этом он считает это значение полностью субъективным, состоящим только в предпочтении, выборе ценностей, не зависящим от их объективного бытия: последнее ведь заранее признается не реальным, а идеальным и потому неизменным. Более того, Гартман считает, что если бы историческое значение ценностей зависело от неизменного бытия ценностей, то оно не было бы тогда вообще изменчивым.
Истина, однако, заключается в том, что историческое значение ценностей затрагивает также их содержание. Разве то, что в данную историческую эпоху ведущими становятся те, а не другие ценности не зависит также от существенного различия между ними? На протяжении многовековой человеческой истории выкристаллизовались основные общечеловеческие ценности, следование которым обеспечивает общественный прогресс. Такова ценность человеческой личности как носителя и творца всех ценностей культуры, ценность человеческой жизни и др. Но получая исторический перевес, особое значение в определенные исторические моменты, моральные, эстетические и другие ценности изменяют свой характер, подвергаются содержательному изменению, вопреки утверждениям Гартмана. Абсолютное и относительное в ценности находятся в том же диалектическом соотношении, что и абсолютное и относительное в познании: так же как в прогрессе познания накапливаются зерна абсолютной истины, так и в исторически преходящих ценностях сохраняются некоторые основные устойчивые моменты ценности как результата взаимоотношения субъекта и объекта. Именно их Гартман гипостазирует в «идеальные сущности».
Относительность познания ценностей, как и явлений природы, нисколько не лишает их реального объективного характера. Различие, и притом существенное, состоит в том, что объективность ценностей носит общественный характер: это объективность общественных отношений, складывающихся независимо от воли и сознания отдельных людей. Вот чего не видят ясно ни Гартман, ни другие объективные идеалисты, говоря о том, что не в силах человека изменить ценности.
Гартман неправ, характеризуя значение ценностей как чисто субъективное. Объективной стороной их значения являются потребности человека, определяемые всей общественной практикой, т. е. нужды человека в чем-то находящемся вне его, в объектах его потребностей. При этом моральное поведение человека (соответственно этическим ценностям) должно быть понято и в его своеобразии, и в его связи с органически обусловленными потребностями, личными и общественными. Но для аксиологии Гартмана связь ценностей с потребностями, с интересами людей является только умалением объективности ценностей как идеальных сущностей. Между тем именно практическая деятельность является «определителем значения» для человека отражаемых ценностных свойств реального мира. Только в этой связи, в связи с человеком, по отношению к нему, они выступают как ценности. Обобщение и отвлечение от многообразных ценностей реального мира приводит к общему понятию или категории ценности как идеальной норме, которая представляется человеку как бы стоящей над ним принудительной силой. Категория ценности, как и другие категории, идеальна в силу своей всеобщности, высокой абстрактности; отсюда же ее относительная устойчивость, «вечность». Абсолютизация относительно устойчивого, нормативного, идеального момента ценности — таковы гносеологические корни объективно-идеалистического учения о ценностях Николая Гартмана. Идеальность является продуктом абстрактного мышления, и сделать ее исходным пунктом — значит по существу исходить из мышления. Объективный идеализм переходит в субъективный. Между тем еще Ф. Энгельс указывал на необходимость при объяснении поведения человека исходить не из его мышления, а из его потребностей. «Люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того, чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло то идеалистическое мировоззрение, которое овладело умами в особенности со времени гибели античного мира».
Теория ценностей Гартмана построена на основе его крайне абстрактной онтологии и подчиненной ей гносеологии, в отрыве от исследования конкретной общественной жизни. В силу того что основой его философии является дуализм идеального и реального мира, в учении о ценностях господствует дуализм ценностей как неизменных принципов и их реальных изменчивых проявлений. Высоко парящие над реальным миром идеальные ценности отрываются от потребностей, интересов. Объективно-идеалистическое учение о ценностях разрывает субъективный и объективный моменты ценностей, разрушает живое диалектическое единство этих моментов (а также моментов устойчивости и изменчивости) в угоду метафизической обособленности идеального и реального мира. По существу у Гартмана ценность превращается в мертвую абстракцию — «ценность вообще». Именно ей приписывается объективное существование. Но категория ценности имеет плоть и кровь только в том случае, если она, будучи идеальной формой отражения реального мира, неразрывно слита с конкретной жизнью. Ленин писал о том, что самым высоким идеалам цена — медный грош, если их не сумели сочетать с интересами экономической борьбы людей.
Проблема объективности познания ценностей
Учение Гартмана о познании ценностей призвано подкрепить основное положение об идеальном объективном бытии ценностей. Это одно из наиболее значительных учений среди современных зарубежных «объективно-эмоциональных» учений о познании ценностей.
П. Э. Майер считает, что Гартман дал «первое в истории философии систематическое изложение познания ценностей», «открыл новый раздел в истории философской этики» (Р. Е. Mayer. Die Obiektivitat der Werterkenntnis bei N. Hartmann. Mesenheim Clan, 1952, S. 5). Систематическое учение Гартмана о познании ценностей не рассматривается в данной статье в его полноте. Здесь берутся лишь те аспекты учения Гартмана о познании ценностей, которые имеют прямое отношение к проблеме объективности ценностей.
Общим для всех этих учений, как бы различно они ни трактовали природу ценности, является убеждение в объективности ценностей и возможности их постижения посредством чувств, эмоций. Если, как утверждает Гартман, ценности нельзя «открыть» в реальном мире (ни в вещах, ни в поведении людей), то как же происходит различение ценных и неценных явлений и актов, иными словами, как происходит познание ценностей?
По мнению Гартмана, вместе с опытным наблюдением реальной действительности дано неясное, смутное сознание ценности. Это — чувство ценности (Wertgefuhl), которое признает и отклоняет, осуждает и оправдывает. Обычный чувственный опыт не является опорой для знания ценности. Впервые это знание появляется и чувстве ценности, которое позволяет относить факты к масштабу ценности, дает «точку зрения выбора». Гартман утверждает: «Ценности являются идеальным предметом актов чувства ценности (wertfuhlende Akte). Они являются объективным содержанием этих актов, в которых они ощущаются как нечто независимое от реального поведения, реальных действий и желаний».
N. Hartmann. Zur Grundlegung der Ontologie, S. 308. В «Этике» Гартман пишет: «Ценности должны чувствоваться и на основе чувствования быть конкретно созерцаемыми (geschaut). Нет другого способа удостовериться и их идеальном в себе бытии» (N. Hartmann. Ethik, S. 528).
В чувстве ценности осуществляется непосредственный контакт объективным идеальным миром ценностей. «Бесчисленные ценности, — пишет Гартман, — и так живы в человеческих сердцах без освещения их структуры сознательно ищущим ценности мышлением».
N. Hartmann. Ethik, S. 438. Гартман подчеркивает, что контакт человека с ценностями — это связь его с «другим миром»: он слышит зов оттуда. «Чувство ценности имеет форму внутреннего слышания (Vernehmen). Имеет смысл понимать практический разум (Vernuft) как слышание ценностей (Wcrtvernehmen)» (Nicolai Hartmann. Das Problem der geistigen Seins. Berlin, 1933, S. 138). Именно через чувство ценности «врывается» в реальный мир индифферентный к нему идеальный мир ценностей. Ценностное бытие, по мнению Гартмана, может существовать для человека без того, чтобы он имел о нем «ценностное сознание». Такие наиболее необходимые человеку пещи, как свет, воздух, теплота, имеющие величайшую объективную жизненную ценность, едва замечаются им в повседневной жизни. Чувство ценности «слепо» по отношению к этим ценностям. По мнению Гартмана, это еще раз свидетельствует о том, что не ценность зависима от ценностного сознания, а ценностное сознание зависимо от ценности (там же, стр. 136).
«Чувство ценности», «ценностное сознание» само по себе объявляется хотя и загадочным, но реальным фактом, однако иного порядка, чем эмпирические и теоретические факты. В отличие от реальных вещей с их свойствами и действий людей оно не может быть выведено из законов самого реального мира. «Этическая действительность», например, включает действительность нравственного сознания, и этим она отличается от «онтологической действительности», богаче ее. Но оба типа действительности относятся к основной структуре реальности. Нравственное сознание содержит не решения и убеждения (они могут быть хорошими и плохими), а своеобразное чувство нравственной ценности, которое отделяет доброе от злого, дает этический масштаб. В своем практическом применении, в фактических оценках, оно может быть ошибочным, но всегда является сознанием ценности и поэтому достаточно для анализа этического феномена, для открытия в нем «ценностных структур». Группа явлений (феноменов), определяемых в этой области первичным чувством ценности: моральное одобрение и порицание, обвинение, самообвинение, совесть, чувство ответственности, сознание вины и др.
Чувство ценности как «первичное сознание» ценностей пронизывает весь опыт человека, все его волевые стремления, все эмоциональные акты установки по отношению к другим людям, ситуациям, вещам, его симпатии, антипатии, уважение и презрение и т. д. Все эти акты в их пестром многообразии являются определенными «ценностными реакциями», «ценностным ответом» (Wertantwort) сознания на переживаемую в опыте реальность.
Термины взяты Гартманом у Дитриха Гильдебранда, аксиология которого также относится к феноменологическому направлению.
Гартман указывает, что деятельность личности ценностно обусловлена в двояком смысле: не только объективным бытием ценностей, но также чувством ценности. Именно чувство ценности стоит позади всякой целевой деятельности, как бы подсказывает человеку, что именно является ценным и поэтому может стать целью.
В «чувстве ценности», неясном, темном, находит свое выражение идентичность «ценности в сознании с ценностью в идеальной области». Гартман считает структуру чувства ценности идентичной со структурой самих ценностей. Так, например, человек имеет расплывчатое, неопределенное сознание того, что какой-то поступок хороший или плохой (в общем смысле), что какая-то вещь является ценной или неценной. Тут еще нет философского знания ценностей как этических принципов; неясное чувство ценности еще не дифференцирует принципов, а лишь квалифицирует конкретный случай в самом общем смысле. В осознании посредством чувства того, что данное действие хорошее, нет еще знания, в чем именно состоит положительный характер этого действия, почему оно хорошее. Какой-то определенный принцип определяет данный поступок, но нет еще знания этого принципа.
Гартман оспаривает положение, что закон нравственности Канта является чисто интеллектуальным, а считает его «мысленным отпечатком первично чувствуемой ценности». Критикуя вслед за Шелером формализм этики Канта, он указывает, что первичное чувство ценности является содержательной оценкой, предпочтением чего-то вполне содержательного, но это содержательное существенно отличается от того, что оценивается этим чувством, т. е. от фактического поведения человека. Первичное сознание добра и зла и есть первичный этический феномен, «факт этики». Не фактическое поведение людей является, таким образом, первичным «этическим феноменом», а феномен сознания, чувство нравственной ценности. «В области ценностей, — пишет Гартман, — ничто не предвосхищается, не дедуцируется, не доказывается общим образом: надо только шаг за шагом следовать за феноменами ценностного сознания».
N. Hartmann. Ethik, S. 264. «Надо освободиться от преувеличенных ожиданий и метафизической предвзятости, — пишет Гартман, — само исследование не должно иметь дела с метафизическими вопросами. Оно граничит с ними и не может избежать некоторого перекрытия с этими вопросами. Но собственный путь трезвого исследования главным образом дескриптивный, тесно прилегающий к феноменам» (N. Hartmann. Das Problem der geistigen Seins, S. 153).
Эмоциональное познание ценностей характеризуется как «априорная интуиция». Гартман критикует априоризм Канта за сужение понятия «априори», за превращение его из всеобщего элемента человеческого познания в свойство только синтетических суждений. Вслед за Шелером он признает основой познания ценностей «эмоциональное априори». «Априорность знания ценностей, — говорит он, — не интеллектуальная, не рефлективная, а эмоциональная, интуитивная». Он неоднократно называет ценностную интуицию «загадочной», «чудом», но считает ее «аксиологически оправданной», ибо о ней, по его мнению, свидетельствуют феномены сознания. Гартман по-своему последователен: о каком ином познании «объективного идеального бытия» ценностей может идти речь? Сюда явно не подходят все возможности обычного человеческого чувственного и рационального познания. Остается только непосредственное созерцание ценностей (Wertschau), «априорная интуиция».
Априорный характер познания и существования ценностей Гартман иллюстрирует рядом примеров.
Такой «нравственный феномен», как совесть, по его мнению, особенно ясно свидетельствует об «эмоциональном априори». В обыденной жизни совесть рассматривают как самостоятельную силу, не подчиняющуюся воле человека, как «голос совести», говорящий из глубины человеческого существа. Гартман же утверждает, что совесть — это «голос из другого мира, из идеального мира ценностей»; в совести осуществляется непосредственный контакт между этим идеальным миром и реальной жизнью чувств человека. Идеальные ценности — априорное условие, условие возможности совести. Невольно бросается в глаза сходство рассуждения Гартмана о совести с учением теологов о вторжении через совесть божественного (у Гартмана — идеального бытия) в человеческую жизнь. Идеальное бытие Гартмана так же находится «по ту сторону» реальной жизни, как божественное бытие.
Другой пример из области этики. Гартман считает, что из опыта убийства, как такового, в его конкретной данности нельзя узнать, что оно является злом. В опыте дано только то, что один человек лишает жизни другого. Криминалист может в деталях проанализировать этот поступок, причем анализ может быть более или менее тонким и точным, более или менее сложным. Однако всегда здесь можно указать только «онтически реальные элементы», касающиеся отношения убийцы к убитому. Допустим, что убитый был богат и собирался жениться, а убийца — его родственник — был его единственным наследником. Анализируя такого рода случай, высказывают этическое суждение о том, что это убийство безнравственное, направлено в конечном счете против ценности личности. Но знание ценности личности не извлекается из данного конкретного случая убийства, а является «априорным знанием». Нравственная оценка убийства как дурного поступка объявляется Гартманом «априорным суждением» именно потому, что ценность личности человека не познается из факта убийства, а сопровождает его и в форме «нерефлектирующего чувства ценности» образует основание оценки поступка.
Если же попытаться извлечь из самого поступка инстанцию, решающую его оценку, то неминуемо приходят к платоновской апории бесконечного регресса. Чтобы этого не произошло, надо, по мнению Гартмана, из области «онтологии перейти в область аксиологии», т. е. указать на абсолютно априорный аксиологический элемент, который нарушается в убийстве и уже предполагается при оценке убийства. Априорность означает здесь «ту инстанцию, которая решает, является ли нечто добром или злом. Такое решение не может быть извлечено из той самой сферы, о которой спрашивают».
Бесконечный регресс делает любое, не только моральное оценочное суждение иллюзорным; выход в том, что последние условия «ценностного бытия» вещей и человеческих действий объявляются идеальными сущностями, «абсолютными априори». Здесь нет возможности для «относительного априори», для взгляда, что ценности также апостериорны, т. е. могут быть абстрагированы из опыта. Ведь тогда они не были бы чем-то последним, а это означало бы бесконечный регресс, призрак которого все время стоит перед умственным взором Гартмана. По существу основой защиты априорного бытия и познания ценностей является стремление избежать бесконечного регресса. Единственное спасение от последнего он усматривает в абсолютном априоризме, в существовании и познании ценностей «до» всяких конкретных случаев.
Гартман прав, критикуя односторонний индуктивизм, узкий эмпиризм с действительно присущей ему логической ошибкой бесконечного регресса. Конечно, ценность жизни или личности не может быть извлечена из обычного опыта данного конкретного случая, как такового; но выработанные в сложном процессе абстракции на основе общественной практики общие понятия ценности жизни, ценности личности и другие применяются при оценке отдельных конкретных случаев.
Рассуждение Гартмана о том, что акт убийства является эмпирически наблюдаемым реальным фактом, а его моральная характеристика («зло») не может быть опытно воспринимаемым качеством, типично для неопозитивистов. Как и они, Гартман не учитывает, что такого рода явление, как убийство, имеет определенную социальную характеристику, каковой и является его моральная оценка.
Что же касается бесконечного регресса в познании ценности, то он устраняется не абсолютным априоризмом, связанным с признанием объективного идеального мира, а на основе разработки диалектического соотношения общего и единичного, взаимосвязи дедукции и индукции в проблеме познания ценностей.
В своем учении о познании ценностей Гартман прав в том, что объективные ценности не могут быть зависимыми от субъективных оценок людей, что познание ценностей имеет объективное содержание. Но доказательство объективности познания ценностей он, как идеалист, ищет на основе феноменологического метода в свидетельстве «феноменов ценностного сознания», в априорно-интуитивном чувстве ценности. Первичное эмоциональное сознание ценностей объявляется единственным опорным пунктом, последней инстанцией достоверности. Подобно тому как проблема объективности теоретического познания «разрешалась» в критической онтологии Гартмана посредством допущения иррационального единства субъекта и объекта, в ценностном познании постулируется также иррациональная интуиция чувства ценности, которая устанавливает единство между субъектом и идеальной сферой ценностей. Вся сложная проблематика познания ценностей перелагается на интуитивное первичное чувство ценности, на «естественное объяснение феноменов ценностного сознания».
Но познающий субъект со своим интуитивным сознанием ценностей может стать жертвой заблуждений. Гартман признает, что интуиция ценности у одного человека может быть истинной, у другого — ложной в зависимости от развитости чувства ценности, которая определяется им как врожденная одаренность, подобная математической одаренности.
Гартман стремится использовать в обосновании своей концепции ценностей как идеальных сущностей даже ошибки в познании ценностей. «Если есть ценностное заблуждение, — пишет он, — то необходимо должны быть также в себе сущие ценности» (N. Hartmann. Ethik, S. 142). Это значит, что в познании ценностей имеют дело с чем-то объективным, которое противостоит процессу познания и отличается от него. Но заблуждение само по себе не может, вопреки Гартману, явиться аргументом в пользу существования чего-либо. Различие истинного и ложного познания, доказательство существования объективной реальности дается практикой.
Соответственно своей одаренности в этом отношении человек делает более или менее широкий «вырез» из царства ценностей. Есть люди, страдающие «ценностной слепотой», крайней «узостью ценностного сознания».
Как же устанавливается объективность познания ценностей, как отделяется здесь истина от заблуждения? В ответ Гартман ссылается только на свидетельство «феноменов сознания», на их непосредственную очевидность. Другого критерия истинности познания ценностей нет в его аксиологии. Но интуиция, являющаяся зачастую предрассудком, иллюзией субъекта, не может гарантировать истинности, объективности познания. Объективность познания ценностей не может быть результатом индивидуальной эмоциональной оценки; она определяется всей духовной культурой общества. Общность этических, эстетических и других оценок покоится не на загадочном чувстве ценности, но обусловлена в классовом обществе классовой идеологией и психологией.
Несомненно, что эмоциональное — существенный необходимый элемент познания ценностей; это особенно ясно видно в области эстетических и этических ценностей. Однако человек — целостное существо: в любом познании он выступает целиком, со всеми своими чувствами и интеллектом. Конечно, в теоретическом познании эмоции играют второстепенную роль. В познании ценностей чувство ценности — первичная психическая данность, но она не оторвана от интеллекта. Да, ценность дружбы, материнской любви, эстетические ценности вызывают ряд эмоций, но эти эмоции сращены с интеллектом, определены всем целостным развитием человека. Гартман умаляет роль разума, особенно в сфере моральных суждений. На самом деле моральная интуиция не является чем-то иррациональным, независимым от опыта родом познания, не связана с какой-то особой «ценностной одаренностью» отдельного индивида, но является продуктом развития общественного познания.
Отвергнув возможность «открыть» ценности с помощью разума, аксиология Гартмана попадает в общее русло современной буржуазной аксиологии, в которой поставлены на место разума иррационализм, алогизм эмоций. В «критической онтологии» познание и понимание необходимо где-то приходят к непонимаемому и непознаваемому (а не к еще не понятому и еще не познанному). Отсюда аппеляция почти во всех научных проблемах к иррациональному, что обесценивает зачастую глубокий и интересный анализ проблем и делает неубедительной критику других точек зрения.
Например, критикуя неопозитивистов, Гартман те же самые проблемы, которые ими объявляются «мнимыми», характеризует как иррациональные, неразрешимые проблемы.
Критические замечания о религии в «Этике» дали повод М. Шелеру упрекнуть Гартмана в близости к «воинствующему атеизму» Ницше.
Шелер неправ, называя Ницше «воинствующим атеистом». Ницше резко критиковал христианство, стремясь заменить эту религию античным мифологическим мировоззрением. Атеизм он считал «нигилизмом».
Однако, несмотря на критику теологии, у Гартмана нет, конечно, «воинствующего атеизма», и его аксиология родственна теологическим откровенно мистическим учениям о вечных неизменных ценностях. Не случайно теолог Э. Майер, критикующий аксиологию Гартмана, в то же время утверждает: «Несмотря на атеистическую этику (бог удален от этической ответственности), учение его сможет способствовать возрождению и углублению ослабевшей веры в бога».
Объективный идеализм в аксиологии, так же как во всей философии, независимо от субъективных намерений защитников этого философского направления, неизбежно является дорогой к той или иной форме религии.
Учение о ценностях Гартмана связано с его социально-политическими взглядами. Он стремится преодолеть «односторонность партийности», принципиально отдаляя свою аксиологию от актуальной жизни, от споров современности. В партийности (любой) он видит только узкую схематизацию, проходящую мимо богатства разнообразия ценностей: «Партийный дух слеп… к политической ценности другой партии». Свою аксиологию он считает стоящей над спорами отдельных направлений, интересов и партий; но все различные точки зрения «только в ней находят свое оправдание».
Там же, стр. 30. На стр. 37 Гартман пишет о том, что если бы этика была партийной, то она стояла бы не над, а наряду с исторически значимыми типами морали. Но она — их единство, не исключает ни одного из них.
Гартман связывает это стремление подняться над всякой партийностью (по существу путем эклектического сочетания различных точек зрения) с учением о ценностях как вечных идеальных сущностях. Ценности — «вечные предметы», и поэтому изменчивый и односторонний партийный взгляд является, по его мнению, «серьезной опасностью».
Признавая «объективную идеальность» ценностей, независимых от поведения людей в обществе, Гартман субъективно убежден в том, что его аксиология надклассовая; она имеет якобы дело только с идеальными «подлинно общими» ценностями и поэтому не может быть связана с интересами классов и партий. Классовый, а следовательно, конкретно-исторический подход к анализу ценностей глубоко чужд всей его философской концепции. Но объективно она выражает определенные классовые интересы, ибо в классовом обществе иначе быть не может. По существу все учение о ценностях Гартмана проникнуто стремлением замаскировать коренные противоречия капиталистического общества, создать впечатление возможности укрепления этого общества посредством нового учения о ценностях, посредством идеалов, объединяющих всех людей. По мнению Гартмана, социализм в любой форме — типичный «изм» со свойственной всем «измам» односторонностью, господством только одной изолированной ценности, узурпирующей все другие ценности.
Руководствуясь философскими и социально-политическими взглядами, враждебными марксизму, Гартман не смог дать подлинного научного анализа проблемы объективности ценностей, не усмотрел диалектического соотношения между объективным и субъективным моментами в понятии ценности. Воля человека, его желания и представления — субъективный фактор, всегда в конечном счете социально обусловленный. Нет объективного идеального мира, но независимо от сознания отдельных индивидов складываются общественные социально-экономические отношения. Именно здесь, в исторически конкретной общественной практике, объективный источник ценностей и объективный критерий их познания.
Даже такую важную социальную проблему, как конфликты ценностей, Гартман в основном переносит в область идеального бытия, считая ее «коренной метафизической проблемой царства ценностей». Он пишет: «… эти конфликты созданы не человеком. Отношения между ценностями коренятся не в реальном, а в идеальном в себе бытии. Их природа — не онтологическая, но аксиологическая» (N. Hartmann. Ethik, S. 194).
Критикуя неопозитивистское и прагматическое отрицание устойчивых моральных принципов, релятивистское понимание ценностей как целиком обусловленных данными «ситуациями», «контекстами», Гартман впадает в другую крайность: он превращает ценности в застывшие абстрактные схемы.
Автор: Т. Н. Горнштейн
