Проблема ценности занимает значительное место в системе правосоциалистической идеологии. Аксиология представляет собой существенную составную часть современной формы «этического социализма». Человек как цель и высшая ценность истории, свобода, равенство, справедливость, достоинство как основные ценности и проявления «социалистической воли» — подобными формулами буквально заполнены программные документы Социалистического интернационала и входящих в него партий, многочисленные публикации и выступления правых социалистов.
Эта этическая фразеология правых социалистов выдается ими за какую-то особую форму гуманизма. Видный теоретик австрийской социал-демократии, ныне покойный Оскар Поллак писал, что на «новом великом повороте истории социал-демократии нужен «новый гуманизм» свободный в духовном отношении и богатый своей человечностью». Он должен дать ответ на вопрос, что такое человек в наш атомный век.
Особенно часто в правосоциалистической литературе встречается утверждение, будто «демократический социализм» в центре внимания ставит человеческую личность как наивысшую ценность, как самоцель, которая не может быть использована в качестве средства для достижения каких-либо внешних целей, хотя бы и вытекающих из задач достижения всеобщего блага.
Один из главных теоретиков западногерманской социал-демократии В. Эйхлер в своих работах и речах многократно воспроизводил формулу так называемого практического императива кантовской этики, говорящую о человеке как самоцели и об автономии личности. Например, в брошюре «Сто лет социал-демократии» Эйхлер утверждает, что социализм, борясь за равное достоинство человеческой личности, поступает в соответствии с заветами христианской любви к ближнему и взглядами великих гуманистов и представителей классической философии, которые учили, что «ни один человек не может служить другому средством для достижения какой-то цели». Человек как личность заявляет он, имеет право на самоопределение.
Таким образом, правосоциалистическая идеология широко оперирует идеями и понятиями, рожденными в эпоху буржуазных революций и имеющими прогрессивное, хотя и исторически ограниченное содержание. Практический императив Канта, как немецкое выражение идей французской буржуазной революции, был направлен своим острием против сословно-феодальной идеологии и имел прогрессивный для своего времени характер. Но марксистская мысль еще в прошлом веке убедительно показала историческую ограниченность идей буржуазного гуманизма и либерализма, содержащихся в учении Канта о практическом разуме.
Действительный социально-классовый эквивалент практического императива кантовской этики состоял, по мнению Ф. Меринга, в том, что буржуазия нуждалась в юридически свободных работниках, причем замена феодального способа эксплуатации буржуазным изображалась как полное освобождение человечества. Этическое учение Канта было, по словам Меринга, «нравственной маскировкой весьма безнравственных фактов». И если Кант впадал в подобные иллюзии совершенно бессознательно, то этого никак нельзя сказать о теоретиках и лидерах современной правой социал-демократии.
Положение об автономии личности, о личности как цели самой себе, выражает дух буржуазного эгоизма и индивидуализма, несовместимый с подлинно научной, коммунистической этикой. Личность с этой точки зрения рассматривается как самодовлеющая величина, изолированная от общества и его закономерностей, противопоставленная им. На положении об автономии индивидуальной воли базировались, как известно, баденская и марбургская школы неокантиантства, давшие в свое время теоретическое обоснование одной из первых форм ревизии марксизма.
С точки зрения марксистско-ленинской этики человек есть высшая и безусловная ценность, носитель и творец всех социально-политических и культурных ценностей. Но человек при этом берется не абстрактно, а конкретно, исторически. Коммунистический гуманизм не может признавать равной социальной ценности за тружеником и эксплуататором, за сторонником мира и поджигателем войны, за колонизатором или фашистом и его жертвой. Борьба с социальной несправедливостью и ее конкретными носителями — таков непременный императив коммунистического гуманизма. Но исходя из уважения к человеческой личности, как таковой, глубоко веря в силу передовых идей, в способность нового строя перестраивать идеологию и психологию людей, коммунисты наряду со средствами принуждения, которые применяются лишь в силу необходимости, широко практикуют перевоспитание целых социальных слоев, лишенных своих классовых привилегий, превращая их в ходе социалистического строительства в честных тружеников, свободных от позорного клейма эксплуататоров. В этом и проявляется подлинный гуманизм коммунистов, их действительное уважение к ценности каждой человеческой личности.
Буржуазные и реформистские идеологи обвиняют марксизм-ленинизм в отрицании ценности личности, в пренебрежении интересами индивидуума, которые якобы приносятся в жертву интересам коллектива и бесследно исчезают между жерновами общественного прогресса. Попыткой теоретически «обосновать» это ложное представление о марксизме является статья В. фон Кнорингена «Утопия и действительность. Кризис коммунизма», где утверждается, будто с точки зрения марксизма «за человеком как отдельной сущностью не признается собственной ценности и оспаривается его право на последнее решение о себе самом». Индивидуум, его воля и счастье, весь «порядок ценностей», продолжает Кноринген, подчинены коллективу как высшей цели, что дескать приводит к деформации личности.
В рассуждениях подобного рода за бесплотными абстрактными чертами «личности вообще» очень ясно проглядывает вполне определенный и исторически преходящий человеческий тип — тип частного собственника, буржуа, которому чужды коллективные интересы и который чувствует себя в обществе, как волк среди волков.
Не имея собственной, подлинно социалистической концепции личности, теоретики реформизма пытаются эклектически сочетать обрывки различных реакционных направлений буржуазной философии и психологии. Кноринген, в частности, кроме традиционного неокантианства, широко использует некоторые положения фрейдизма и откровенно религиозных учений. «То, что мы знаем о человеке, — пишет Кноринген, — не может быть противопоставлено коммунизму как законченная антитеза… Но человек есть нечто иное и нечто большее, чем то, что понимает под этим коммунизм». Признавая, что человек нуждается в коллективе и не может прожить без труда, Кноринген тем не менее главный упор в своих рассуждениях о личности делает на «ее собственные решения», обусловленные лишь «свободной волей». «Сильнейшие источники энергии человека, — продолжает Кноринген, — это иррациональные страсти, существование которых коммунизм не может ни замаскировать, ни объяснить. Здесь открыт широкий простор для религиозных чувств, которых коммунизм не смог искоренить за сорок лет своего существования».
Реформистские идеологи видят в личности некий неприступный бастион, способный, по их мнению, задержать победоносное продвижение коммунизма. Личность при этом трактуется как совокупность неизменных качеств, не поддающихся рациональному объяснению, самым важным и неустранимым из которых объявляется приверженность к частной собственности — этой высшей ценности в системе буржуазно-реформистской аксиологии. Человек объявляется «духовно горбатым» от природы, а выпрямление его — делом невозможным. Но в ловушку, приготовленную для коммунизма реформистскими прислужниками капитализма, попадают они сами.
Нетрудно обнаружить вопиющие логические несообразности в аргументации идеологов «демократического социализма». В самом деле. Они давно отказались не только от революционного преобразования капитализма, но и от сколько-нибудь существенных реформ его. «Эволюция человечества может идти лишь посредством свободного развития отдельного человека», — заявляет Кноринген. Воспитание «политическое» и «этическое», воспитание всех без разбора: рабочих и капиталистов, антифашистов и фашистов, сторонников мира и милитаристов, одним словом, воспитание и еще раз воспитание — таково кредо современного социал-реформизма. Но если человек, по мнению правых социалистов, — это неисправимый эгоист и индивидуалист, то спрашивается, велики ли шансы на успех этого воспитания? Выводы, к которым приходят в связи с этим реформистские теоретики, крайне неутешительны: «Для осуществления социализма — пишет, например, Р. Киндерман, — требуются подлинные идеалисты, самоотверженные люди, служащие обществу и ставящие интересы коллектива выше своего «я». Но таких людей мы не имеем (и очень большой вопрос — будем ли когда-нибудь их иметь). Сегодняшним людям (возможно, так будет всегда) своя рубаха ближе к телу, их поступки и мысли в большей или меньшей степени определяются алчностью и эгоистическими желаниями».
То же самое в конце концов утверждает и сам Кноринген: «Несмотря на все успехи нашей индустриальной цивилизации, побудительным мотивом нашего общественного производства и потребления остается принцип эгоизма».
Нетрудно заметить, что вполне определенный, конкретно-исторический человеческий тип — тип стяжателя и эгоиста — под пером реформистов превращается в абстрактное понятие человека вообще, а моральная неполноценность буржуа выдается за всеобщее антропологическое свойство. Подобная мистификация — прием, характерный для буржуазной философии и социологии.
Целеустремленность и глубокая партийность марксистского гуманизма и этики, в том числе и учения о нравственных ценностях, подвергаются ожесточенным нападкам со стороны правосоциалистических идеологов. Так, Кноринген утверждает, будто «доктрина партийности и понимаемый в коммунистическом смысле принцип диалектики разрушают все моральные ценности, на которые только и может опираться истинная общность людей. Для нее существует только одна неприкосновенная моральная ценность — победа коммунистической партии, победа над всеми классовыми врагами. Все действия имеют нравственную ценность лишь служа этой цели».
В этом высказывании заключено сразу несколько положений, не только бездоказательных, но и откровенно клеветнических.
Во-первых, принцип партийности, которым действительно пронизана марксистско-ленинская этика, не только не ведет к разрушению всех моральных ценностей, но, напротив, предполагает критическую переработку и сохранение всего лучшего, что было создано в области морали и этики прошлыми эпохами. «Коммунистическая мораль, — указывается в Программе КПСС, — включает основные общечеловеческие моральные нормы, которые выработаны народными массами на протяжении тысячелетий в борьбе с социальным гнетом и нравственными пороками.
Во-вторых, вопреки Кнорингену и ему подобным именно в ходе строительства социализма и коммунизма формируется истинная общность людей, создается общество, не только полностью свободное от эксплуатации и всех видов угнетения, но и достигающее монолитного социального и морального единства.
В-третьих, совершенно не соответствует действительности, будто «победа над всеми классовыми врагами» — это единственная «неприкосновенная моральная ценность для коммунистов». Такая победа, будучи результатом борьбы рабочего класса и народных масс и реализацией объективной исторической закономерности, не является для коммунистов самоцелью. Это лишь условие, необходимое для построения коммунизма, строя, воплощающего в себе величайшие экономические, социальные, культурные и духовные, в том числе нравственные, ценности, когда-либо созданные человечеством.
Хотя правые социалисты давно уже отказались от научного, марксистского анализа капитализма, они нередко говорят о наличии угнетения и подавления личности, об элементах отчуждения человека в условиях «западного» общества. Врагом личности чаще всего объявляются при этом некие «анонимные силы», возникающие из растущей организованности, усложнения связей и технизации «индустриального общества». Не демон капитала, а безликий «демон техники», роковым образом тяготеющий над личностью, ведущий к ее дегуманизации и обесценению, — такова, по мнению реформистов, главная опасность, угрожающая рабочему классу.
«Старая проблема, останется ли человек господином своих собственных творений или превратится в их раба, вновь поставлена во главе шкалы ценностей», — пишет в западногерманском профсоюзном журнале Л. Розенберг. Чудеса техники, ошеломляющие как специалистов, так и дилетантов, не соответствуют «смыслу и цели человеческой жизни», — продолжает Розенберг, поскольку они теряют характер вспомогательных средств и превращаются в «самодовлеющую цель».
Подобные разговоры о «техническом порабощении», которых немало в правосоциалистической литературе, являются искаженным отражением действительных процессов, связанных с грандиозной научно-технической революцией, развертывающейся в современном мире. Согласно ложной схеме, защищаемой многими теоретиками социал-реформизма, огромное увеличение материальных ценностей и технических достижений автоматически ведет к уменьшению идеальных ценностей, к вырождению духовной культуры.
Эта схема не только научно несостоятельна, она крайне вредна в социально-политическом отношении, поскольку перекладывает вину с капитализма, эксплуатирующего личность и подавляющего ее духовно, на абстрактный индустриализм.
Софистика и эклектика есть логика оппортунизма всех его направлений как в прошлом, так и в настоящем. Софистичность разбираемой реформистской концепции состоит в том, что на первый план выдвигаются безжизненные формальные абстракции, а конкретное классовое содержание социальных явлений полностью игнорируется, техника и наука искусственно отрываются от системы производственных отношений и социально-политического строя. Между тем совершенно очевидно, что научно-технический прогресс в условиях капитализма и в условиях социализма ведет к диаметрально противоположным социальным результатам.
Уровень развития производительных сил и науки — основной показатель степени господства человека над силами природы. Но это господство идет на благо всему обществу и каждому его члену только тогда, когда люди становятся господами своих собственных отношений, что возможно лишь при социализме и коммунизме.
Неправильно поставив диагноз болезни, правые социалисты предлагают и соответственные рецепты врачевания неизлечимо больного капитализма. Не делая откровенно реакционных выводов о необходимости задержать технический прогресс, реформисты призывают обуздать «демона техники» с помощью мелких реформ и средств «социальной педагогики», оставляя в неприкосновенности капиталистический строй.
Отказ от старого социал-демократического лозунга обобществления средств производства, открытая защита частной, в том числе монополистической, собственности является одной из самых характерных черт идеологии и политики современного социал-реформизма. Причем разумеется, что формально в качестве основных ценностей «демократического социализма» выступают более привлекальные явления. Так, Норберт Лезер в книге «Ориентация в современном социализме» высказывает мнение, что высшей ценностью для мира социалистических идей является равенство. Не соглашаясь с ним, О. Поллак пишет, что «свобода и равенство являются не подчиненными, а соподчиненными понятиями», т. е. имеют одинаковую значимость как «ценности социализма».
Подобный спор о формально-логической субординации понятий свободы, справедливости, равенства и т. п. не представляет большого интереса; гораздо важнее выяснение того, какое конкретное содержание вкладывают правосоциалистические теоретики в эти категории.
По словам Марии Рапп, немецкая классическая философия запутала вопрос о свободе благодаря «великому мистификатору Гегелю», под влиянием которого оказался и Маркс. Как полагает Эдит Райх, «принципам социализма соответствует трактовка свободы Ясперсом: возможность поступать как хочется в соответствии со свободной волей, которая может быть доброй и злой». Свобода, таким образом, полностью отрывается от необходимости, от объективных законов развития природы и общества.
О. Поллак критикует философский и исторический материализм за то, что он, основываясь на детерминизме, якобы приводит к автоматизму, сводящему на нет свободную волю. «Социалистическая идея, — пишет Поллак, — придает свободному развитию человеческой личности по крайней мере не меньшее значение, чем экономическим законам и фактам».
Это ложное противопоставление законов общественного развития, экономических и социальных условий свободному развитию личности — черта, характерная для всей правосоциалистической идеологии, превращающей свободу в идеалистическую пустышку, в формальную возможность, не имеющую реальных гарантий ее осуществления.
По мнению реформистских идеологов, свободная воля причинно не обусловлена, мотивы поступков возникают спонтанно в мистических глубинах человеческого «я» или восходят к божественному началу. Часто под свободой понимается слепое следование инстинктам и аффектам, бессилие в ограничении и укрощении которых еще Спиноза называл рабством, полностью разрушающим свободу.
Если философский аспект свободы понимается реформистами в духе худших образцов реакционной идеалистической философии, то социально-политический аспект ее насквозь буржуазен и сводится к защите буржуазных политических институтов. Напротив, свобода от эксплуатации, от всех видов угнетения и подлинно социалистическая демократия, осуществленная в Советском Союзе и других социалистических странах, клеветнически изображается правыми социалистами как подавление свободы и система тоталитаризма и т. п.
В том же духе трактуются справедливость и равенство. Оба этих понятия сводятся главным образом к равенству шансов для свободного развития личности, в результате чего «слабые получают защиту от сильного, нуждающиеся в помощи — помощь, необразованные — образование». Однако это требование носит чисто формальный характер и в условиях буржуазного строя, на почве которого остаются реформисты, практически неосуществимо. Высшей справедливостью представляется опять-таки неприкосновенность частной собственности. Как пишет на страницах «Форвертс» Б. Фридрих, СДПГ отличается от других партий большей степенью признания общественного блага, которое отнюдь не заключается в обобществлении средств производства. «Осуществление общественных задач в социальной и культурной политике, в области здравоохранения и сообщений связано со справедливым порядком собственности».
Такова в общих чертах аксиологическая система современного социал-реформизма.
Таким образом, существует прямая связь между аксиологическими ухищрениями социал-реформистских теоретиков и их политической программой. Фактически реформизм лишь приспосабливает буржуазные идеи к условиям духовной жизни рабочего класса. Но это лишь одна сторона вопроса. Несомненно, что усиливающийся интерес правосоциалистских теоретиков к эстетическим проблемам, вопросам гуманизма, ценности человеческой личности и т. п. отражает и давление иных сил — классовых интересов, классовой борьбы рабочих масс, проявляющихся даже в ограниченных рамках реформистской практики, но неуклонно стремящихся — а в наши дни особенно — выйти за эти рамки.
Рассмотрение этой второй стороны новейших явлений в реформистской идеологии позволит лучше увидеть сегодняшние возможности борьбы за единство действий различных течений рабочего класса в капиталистических странах, растущую тенденцию к их политическому единству. Но это — самостоятельная тема, которая требует отдельного обстоятельного выяснения.
Автор: С. И. Попов
