Время — одно из тех основных измерений человеческого бытия, по отношению к которому можно с достаточной достоверностью судить как о положении человека в мире, так и о его возможностях осуществить избранное им жизненное назначение.
Характерные особенности и проблемы нашей эпохи и ее человека выявляются и осмысливаются сегодня не только в определенных пределах физического времени, измеряемого годами и десятилетиями текущего столетия, но и в свете их реального культурно-исторического содержания, в контексте жизненного времени современного человека, конкретной направленности и ритмики всех форм его жизнедеятельности, соответствующего понимания и отношения к этому времени.
Восприятие и переживание человеком пространственно-временных измерений его жизни происходят по-разному, в зависимости от характера исторических, культурных и социальных условий его существования, специфики конкретного этапа развития общества, его личной биографии, от принадлежности человека к тому или иному классу, сословию, социальной и профессиональной группе, наконец, от индивидуальных особенностей его духовного и эмоционального склада. Определенное понимание времени сказывается на мировоззрении и поведении человека, является выражением природы и направленности сформировавшей его исторической культуры и одновременно существенным фактором осмысленной организации его собственной жизни. Пространство и время служат важными понятийными средствами воссоздания универсальной картины мира, включающей в себя общество, природу, вселенную в целом.
Различным научно-философским картинам мира, сменившим друг друга на протяжении всей культурной истории человечества, соответствовали определенные формы понимания и истолкования времени. В условиях нашей высокоразвитой и динамичной эпохи время служит важным конституирующим фактором общественной и индивидуальной жизнедеятельности человека. Оно не только объективная форма существования мира, но и мощная побудительная сила культурно-исторического творчества. Течение времени сегодня рассматривается как линейный и необратимый процесс, предполагающий как повторяемость, так и неповторимую однократность исторических событий и явлений.
В качестве некоторых общих показателей течения времени и его восприятия человеком в современном мире, следует выделить необычайно возросшие темпы социально-исторического и научно-технического развития, культурных перемен, динамичность и напряженность ритма жизнедеятельности отдельного человека, информационную и эмоциональную насыщенность времени. Современная жизнь — это время больших скоростей и сжатых пространств, глобальной подвижности человека, его приобщенности благодаря средствам массовой коммуникации к малым и большим событиям, происходящим в различных странах и районах земного шара, это время спешащего человека, остро и болезненно ощущающего ограниченность времени, отпущенного для решения личных и общечеловеческих жизненных проблем, и прежде всего проблемы сохранения мира. Нависшая над человечеством опасность термоядерной катастрофы, уничтожения цивилизации стала сегодня одним из существенных факторов, определяющих отношение людей к их жизненному времени. Она побуждает многих к ответственному отношению, к выбору образа жизни, их повседневного поведения и действия. Вместе с тем эта опасность и связанное с ней сознание ограниченности времени усиливают тенденции к узкоэгоистическим, утилитарным жизненным установкам, к действиям, направленным на удовлетворение личных потребностей и интересов в ущерб общественным и общечеловеческим. Наша эпоха — это эпоха перехода от старых, капиталистических форм общественной жизни к новым, социалистическим общественным отношениям, к новым формам социальной и духовной культуры, межчеловеческого и межгосударственного и общечеловеческого существования в их нерасторжимой связи и взаимозависимости; это время, когда от конкретных действий каждого и человечества в целом зависит как сохранение жизни на Земле, так и судьба дальнейшего социального и культурного прогресса.
Опыт социального и научного развития нашего столетия, особенности характерного для него восприятия времени сказались и на философской трактовке его природы и сущности. Некогда господствовавшее онтологическое истолкование времени, согласно которому время рассматривалось как определенная последовательность состояний материальных систем различной степени сложности. Hо прежде всего наиболее фундаментальных временных отношений в мире физических и космических процессов, постепенно дополнялось характеристиками специфики этих отношений на различных уровнях материальной действительности, включая в нее социальные основы культурной и духовной жизни человека.
Преодолевая ограниченность чисто физической интерпретации времени, философия выработала свои представления о биологическом, психологическом, геологическом, историческом, социальном и художественном времени, о его содержательной стороне в общественной и культурной жизни человечества, о восприятии и переживании времени отдельной человеческой личностью. Представление о времени в ряде его аспектов утратило и свою непосредственную связанность с пространством. Если в природной действительности время и пространство являют собой некую нерасторжимую целостность, то в культурной духовной жизни Общества время выступает и как самостоятельный фактор человеческого существования. В соответствии с этими переменами в философской трактовке проблемы времени изменились и некоторые общие подходы к ее освещению. Онтологический подход дополняется гносеологическим. Затем аксиологическим, экзистенциальным и философско-антропологическим, утвердилась правомерность рассмотрения и истолкования временных свойств и отношений в различной последовательности и зависимости. Была признана необходимость философского анализа проблемы времени не только в объективно-генетическом плане, когда мысль исходит от земных и космических реальностей неживой материи и движется к человеческому обществу и духовной жизнедеятельности человека, но и в обратном направлении — от человека, его жизненных проблем и задач, от его отношения ко времени, к объективным временным формам физического мира.
Второй подход к рассмотрению и истолкованию природы времени (назовем его культурно-антропологическим) представляется нам более оправданным и актуальным в контексте нашей общей темы, поскольку он нацелен на познание не абстрактно-объективных и всеобщих свойств этой формы существования мира самих по себе, а тех ее конкретных черт и особенностей, которые доступны практическому воздействию и контролю, человека и могут быть сознательно использованы им в определенных целях. Иначе говоря, речь идет о познании и выявлении тех форм отношения человека к различным типам природной, социально-исторической, культурной и духовной временной длительности, которые в наибольшей степени способствуют оптимальному решению насущных проблем его современного существования, о том, в какой мере и как может человек стать хозяином своего жизненного времени.
Такой подход отвечает марксистскому принципу историко-материалистического монизма, основным установкам марксистского учения о человеческой субъективности, о субъективно-человеческом факторе общественно-исторического развития, согласно которым объективные закономерности и реальности не только общественного, но и природного бытия рассматриваются и объясняются в тесной связи и зависимости от всей совокупной практической и теоретической деятельности человека, от его конкретных решений и действий, что в равной мере относится и к такой объективной форме его существования, какой является время. Время — не какая-то самостоятельная субстанциальная реальность, существующая сама по себе, независимо от конкретных форм мирового бытия. При всей его объективной данности оно не единородное вместилище различных вещей и процессов, а фундаментальная форма их существования. Соответственно специфика той или иной временной длительности определяется отличительными особенностями ритмики существования, изменения и жизнедеятельности неживой природы, Органического и животного мира, социальной и культурной действительности, духовной жизни человека.
В современной исторической ситуации, особенно в связи с проблемой сохранения мира и фактической ограниченностью временного срока, необходимого для ее решения хотя бы в некоторых ее принципиальных аспектах, фактор времени приобрел особую остроту и значение для жизни как отдельного человека, так и человечества в целом. Имея в виду проблему мира и другие глобальные проблемы, сегодня нередко, и не без оснований, говорят, что время работает не на нас. Тем самым, если отвлечься от фатально-пессимистической трактовки этого положения, в нем под временем подразумевается не какая-то объективная сила, способная сама по себе содействовать или препятствовать решению человеческих проблем, а недостаточность тех усилий, которые предпринимает человечество для их решения, т. е. тут речь идет об отношении человека ко времени, о противодействии тем существующим разрушительным силам и тенденциям, которые также являются выражением деятельности определенных людей и социальных групп. Тем самым раскрывается мировоззренческая и содержательная сторона отношения человека ко времени как его конкретного отношения к материальным и духовным ценностям современной ему эпохи, к существующим в ней социально-политическим системам, мировоззрениям, духовным и нравственным установкам, к организации своего образа жизни как выражения определенного понимания им смысла собственной жизни и жизни всего человечества.
Задача избранного нами культурно-антропологического философского подхода ко времени, исходящего от человека, его активно-деятельного отношения к миру, диктуемого необходимостью решения в ограниченные сроки ряда жизненно важных проблем современного человечества, состоит в выявлении и характеристике природы взаимоотношений основных временных модальностей, природной, социальной, культурной и переживаемой личностью специфики объективной ритмики каждой из них, той культуры отношения человека к ним, благодаря которой только и возможно целенаправленное, разумное и эффективное использование времени.
Решению этой задачи помогает, в частности, сложившееся в современной философии различение измеряемого годами, днями и часами «объективно-безличного» физического времени и связанного с конкретным культурным содержанием, восприятием и переживанием событий внешней и внутренней жизни исторического, социального, «субъективно-человеческого» времени. Действительно, жизненный опыт человека свидетельствует о фактах несовпадения физического и переживаемого времени. Один и тот же отрезок измеряемого часами объективного времени в силу своего содержания и того или иного душевного состояния человека может протекать по-разному, казаться человеку долгим или коротким. Его течение воспринимается мучительно долгим и медленным в состоянии скуки или тревожного ожидания, когда немногие минуты растягиваются в целые часы, и, напротив, многие часы в радостной игре, увлекательной беседе или в творческом порыве проходят незаметно, в мгновение ока. Такое отклонение переживаемого времени от физического является не аномалией, а естественной реакцией человека на различные события его жизни, а в ряде случаев показателем содержательного богатства и значения его конкретного жизненного времени, глубины и интенсивности его духовной жизни.
Переживаемое время является, конечно, выражением определенной внутренней, духовной и эмоциональной жизни человека, в нем мгновение выступает не как некая элементарная нерастяжимая единица одномерно протекающей временной непрерывности, а как свидетельство того, что время в восприятии человеком обладает также, богатой внутренней структурой. Вместе с тем оно не является некоей автономной изначальной реальностью; как это предполагают представители экзистенциалистской философии (М. Хайдеггер), а возникает лишь в связи и во взаимодействии с коррелятивными реалиями (временными ритмами) природной и социокультурной действительности.
Различение внешнего, «объективного» и внутреннего, «субъективного» времени выдвигает проблему соотношения времени общества и человека, физических, биологических ритмов с временными ритмами общества, конкретной исторической культуры, проблему целенаправленного, активного отношения человека к временным формам своего бытия, а вместе с тем и задачу воспитания у человека правильного отношения ко времени как необходимого условия правильной и осмысленной организации его жизни.
Важным условием воспитания человека в духе правильного отношения ко времени является определение и характеристика различных его аспектов, диалектической природы их взаимоотношений, той взаимозависимости, которая существует между «объективно-формальной» и «субъективно-содержательной» сторонами жизненного времени.
Время вполне оправданно воспринимается как некая реальная ценность, которой человек располагает и которой ему нужно разумно распоряжаться. Когда человек говорит, что он располагает некоторым количеством времени для какого-нибудь конкретного дела, то тем самым он указывает на то, что к определенному часу будет свободен от других требующих времени обязанностей. Уже в самой констатации этого факта обнаруживает себя проблема свободы и занятости человека, реальной возможности и способности его распорядиться своим временем, отличить степень важности и значимости обращенных к нему требований, высвободить время для более существенного, с его точки зрения, дела или выделить некоторое количество времени для досуга, отдыха. Время отдыха в этих расчетах как в формальном, так и в содержательном отношениях также предстает чем-то зависимым от общего трудового распорядка. Ценность и полезность времени отдыха для человека в существенной мере определяются характером труда, тем, является ли труд сам по себе ценностью, придающей смысл его жизни, формирующей и удовлетворяющей его духовные запросы, или же он служит лишь средством заработка, необходимого для существования. Жизненный опыт показывает, что досуг, Оторванный от труда и противопоставленный ему, не может быть полноценно использован для отдыха, духовного и личностного развития человека.
Правильная организация отдыха зависит также от такого проведения свободного времени, при котором человек отвлекается и не замечает течения времени, обнаруживает подлинную способность ничегонеделанья. Отдых в собственном смысле не должен преследовать никакой вне его находящейся цели. Время настоящего отдыха по природе своей родственно игровому времени. В игре отдых выступает в виде определенной деятельности, представляющей собой некое повторяющееся в замкнутом круге движение. Игра как бы покоится в себе самой и не знает естественного конца, она прерывается лишь в связи с физической усталостью ее участников. Существенным элементом игры является случайность, невозможность учета всех ее поворотов ш проявлений. Там, где результат высчитывается игроками или полностью зависит от их умения, нет игры. Но она перестает быть таковой и в том случае, если не предполагает большей пли меньшей возможности игрока влиять на ее ход.
Интересные аспекты отношения человека ко времени раскрываются в свете такой общепризнанной человеческой добродетели, какой считается пунктуальность. Она, несомненно, является важным показателем правильной организации человеком своего жизненного времени, свидетельством известной культуры отношения к своим обязательствам и к другим людям, обществу в целом, важной предпосылкой свободного от трений и осложнений человеческого общежития. Но и здесь следует отметить, что полезность и оправданность пунктуальности (разных ее степеней) находятся в зависимости от возраста человека, конкретных фаз его физического и духовного развития. Как форма существования человека во времени пунктуальность при всех ее достоинствах не должна переоцениваться и ни в коем случае не должна превращаться в самоцель, господствующую над человеческой жизнью. В своих крайних и формальных воплощениях она может быть выражением внутренней несвободы или фактором, сковывающим творческую свободу человека. Боязливое подчинение времени конкретным пунктам распорядка без должного его содержательного оправдания ведет к педантизму. Жизнь в этих случаях приобретает, характер формального и механического течения, пренебрегающего смысловой и творческой стороной дела, разрушающего суверенность человеческой личности, лишающего ее активного отношения к миру и к своей собственной судьбе.
В стремлении целесообразно распределить свое время, пунктуально следовать обязательствам современный человек очень скоро оказывается в плену у безвыходных осложнений, связанных с разнообразием обращенных к нему требований и невозможностью одинаково откликаться на них. Современный человек фактически никогда не имеет свободного времени. Но это еще в большей степени подчеркивает необходимость правильной организации жизненного времени, воспитания в человеке умения контролировать и направлять его течение в соответствии со своими целями и задачами. А это, очевидно, возможно и оправдано в том случае, если найдены главные цели и ценности жизни человека и человечества, осуществлению которых и подчиняется большая часть жизненного времени.
В воспитании правильного отношения человека ко времени большое значение имеет то, как и какая в нем формируется и практически проявляет себя культура восприятия и отношения к объективному факту ограниченности его жизненного времени, какие духовные установки и принципы жизнедеятельности утверждаются в нем в ого столкновении с опасностью смерти, быстро убывающего времени его земного существования. Ощущение и осознание человеком непрочности, уязвимости и временности своего бытия и многого из того, что является дорогим и ценным для него, принимает особенно острую форму в наше время, в связи, с опасностью возникновения термоядерной войны, угрожающей существованию всей человеческой цивилизации, подчеркнувшей общность судьбы каждого отдельного человека и человечества в целом. В этих условиях неизбежно встает вопрос о том, действительно ли человек беспомощен в непрекращающемся потоке исчезающего времени, или он может определенной своей духовной позицией и соответствующей деятельностью придать непреходящий смысл своей жизни, преодолеть ее временность?
Рассматривая эту проблему лишь в контексте субъективного, переживаемого времени, как феномен внутренней, духовной жизни человека, его душевного состояния, экзистенциалисты видят возможность преодоления временности в некоем акте безусловной решимости, когда человек в каком-то мгновении сконцентрировал все силы своего существа в одном-единственном решении и действии, свободном как от предваряющей их цели, так и от какого-либо ожидаемого от него результата. Как и в игре, смысл и значение этого акта безусловной решимости и безоглядного участия не привносятся откуда-то извне, а определяются его собственной природой.
Другая возможность прорыва человека через временность к вечности усматривается экзистенциалистами в акте упоенности человека выпавшим на его долю великим счастьем, когда время уже не выливается за его пределы, а покоится в нем самом, а человек, впавший в состояние забвения времени, не тяготится прошлым и не озабочен будущим. Время как бы отпадает, открыв возможность «соприкосновения с вечностью». В этих ответах на вопрос о возможности преодоления временности некоторые действительные душевные состояния самозабвения человека, родственные тем, которые случаются в редкие минуты творческого порыва, отдыха, игры, большого счастья и которые могут истолковываться людьми как состояния безусловного и абсолютного удовлетворения, как бы прерывающие или останавливающие время, квалифицируются экзистенциалистами как «прорыв к вечности», получают свое метафизическое истолкование и выступают в роли своеобразного эквивалента религиозной Идеи бессмертия души, или вневременной природы, соприкосновения человека с абсолютными ценностями потустороннего, божественного бытия.
Итак, чувству непостоянства и бренности всего существующего, вызванного фактом неотвратимо исчезающего жизненного времени, противопоставляются две возможности обретения безусловной полноты и ценности своего существования в состоянии безусловной решимости и безусловного счастья. Притом если достижение первого в известной мере зависит от человека, то мгновение безусловного счастья дается ему свыше, независимо от его воли. В связи с такой трактовкой этих исключительных состояний человека, прерывающих обычное течение жизни и независимых от него, возникает вопрос, насколько они значимы для жизни человека в целом и насколько отраженная в них позиция человека к непостоянству жизненного времени и его ценностей помогает выработке правильного отношения к нему?
Представляется, что в осмыслении нашего отношения к исчезающему времени нельзя отвлекаться от конкретных процессов человеческой и исторической жизни, от их реального содержания и свойственной им временной длительности. Время жизни человека — это не абстрактный поток чистой временности, порождающий столь же абстрактную тревогу своей необратимостью. Печаль и скорбь человека, вызванные исчезающим временем, находятся в прямой зависимости от его содержательной наполненности, от его значения для жизни человека. В действительности необратимость времени печалит и беспокоит человека тогда, когда он остро ощущает бесполезность и недостаточную содержательность и ценность потраченного им жизненного времени. Только там, где прерывается полная смысла и содержания деятельность человека, осознается относительная и крайне условная ценность сделанного им, возникает мучительная тревога об исчезающем времени, страх перед грядущей смертью. И напротив, человек освобождается от этого страха или болезненного его переживания, когда полное смысла творчество способствует его собственному росту, определенному возвышению над текучестью времени, когда время выступает по отношению к нему не как нечто разрушающее и использующее его, а как фактор, развивающий и совершенствующий его личность. А это, на наш взгляд, возможно, если формируемая у человека культура правильного отношения ко времени основывается на соответствующей модели взаимодействия всех ее форм, на признании их необходимости и оправданности в рамках определенного единства и их соподчинения, предполагающего выделение главной системосозидающей стороны, отвечающей основным задачам и ценностной направленности конкретно-исторической эпохи, жизнедеятельности отдельной человеческой личности.
Наряду с настоящим к структуре человеческого жизненного времени относятся прошлое и будущее, понимание действительной природы которых также необходимо для правильного отношения человека ко времени. Человек, конечно, обладает известной свободной возможностью строить Свое отношение к этим временным формам в соответствии со своими задачами и целями, но ему приходится при этом считаться и с теми их объективными особенностями, которые в значительной мере предопределяют различное их место в жизни человека. Будущее, например, в несравненно большей мере открыто для влияния и воздействия человека, нежели прошлое, которое выступает как нечто прочно ставшее, недоступное изменению. Человек может лишь изменить свое отношение к нему и унаследованные от него некоторые объективные и субъективные формы своего существования, но, будучи сам продуктом прошлой истории, он не может полностью освободиться от ограничивающего его бремени, более того, в некоторых своих аспектах прошлое служит основанием и условием его свободы и творческой активности.
Каковы же отношения между человеком и его прочно установившимся прошлым? Что мы имеем в виду, когда говорим, что человек имеет прошлое? Под этим мы подразумеваем самоочевидный факт связанности человека как с индивидуальным, так и с надындивидуальным прошлым пародов и культур и других общностей, то обстоятельство, что человек имеет прошлое, даже если не сознает этого. Притом прошлое — это такое наследие человека, от которого он не может освободиться, как бы этого ни желал. В известном отношении человек и есть свое прошлое, хотя он неохотно идентифицирует себя с ним и часто пытается освободиться от него. В любом случае характер его отношений с прошлым таков, при котором его можно охарактеризовать как «раба» и «господина» прошлого, иначе говоря, как существо, способное по-разному строить свое отношение с прошлым.
По природе своей прошлое неизменно, оно — свершившийся факт, который нельзя отменить. Человек рождается в определенной стране, обществе, социальной среде, он не выбирает своего предшествующего рождению прошлого, да и характер его жизни вплоть до становления личностной самостоятельности во многом предопределяется этими объективными предпосылками, и лишь в пору зрелости и жизненной активности он в большей или меньшей степени становится сознательным творцом своей биографии, соучастником в создании тех обстоятельств, которые также со временем выступят в качестве фактических реалий его прошлого. В известном смысле можно сказать, что и попытки человека освободиться от тех или иных сторон своего прошлого обусловлены этим прошлым. Однако при всей фактической преданности прошлого человеку, даже если оно создано не им или не только одним им, это никак не снимает его ответственности. Неизбежно встает задача овладения прошлым, его изменения в соответствии с настоящими убеждениями и целями. Иначе говоря, возникает необходимость изменения прошлого, или, точнее говоря, обстоятельств жизни и черт собственного характера, сформированных в прошлом и ныне противоречащих как новым требованиям жизни, так и изменившимся взглядам самого человека. Настоящее общественной и личной жизни, если под ним мы подразумеваем не формальную точку текущего времени, превращающего будущее в прошлое, а некую содержательную длительность человеческого бытия, всегда бывает представлено и в сохранивших свое старое качество объективных формах. Прошлое — это не только то, что было, но и то, что в человеке и в обществе продолжает быть в настоящем. А это означает, что человек может изменять прошлое также в процессе преобразующего его воздействия на формы общественной и личной жизни, присутствующие в настоящем.
При всей так называемой фактической завершенности и неизменности прошлого возможность человека совладать со своим прошлым, использовать его для решения актуальных задач оказывается более значительной, когда прошлое осмысливается в свете событий настоящего и планов на будущее. Дело в том, что значение прошедшего события не ограничивается той ролью, которую оно сыграло в контексте своего времени, а раскрывается в более полной форме, изменяется и множится в процессе дальнейшего развития исторической жизни. При этом каждый новый этап истории может выделить в качестве более значимой ту сторону прошедшего события, которая либо не замечалась ранее, либо не была оценена в должной мере. Это относится как к жизни отдельного человека, так и к событиям и процессам надындивидуальной жизни общества и истории. Примером могут служить те оценки значения греко-римской античности для развития человечества, его культуры, которые давались в средневековую пору, в эпоху Возрождения и в последующие столетия развития капиталистической цивилизации. В этом смысле заслуживают внимания также те современные оценки места и роли средневековья в культурном развитии человечества, которые сегодня даются различными областями медиевистики и которые справедливо показывают несостоятельность некогда господствовавшего взгляда на средневековье как на эпоху абсолютного застоя социальной и культурной жизни.
Таким образом, значение прошлого для человека при всей его определенности в известных параметрах не есть нечто абсолютно данное и завершенное, оно раскрывает себя в нашем творчестве текущего дня, в наших планах и действиях, направленных на будущее. В этом смысле справедливо мнение о том, что смысл прошлого приходит к нам из будущего, что именно последнее определяет, насколько прошлое живо и значимо для человеческой жизни. Вместе с тем это положение справедливо и приемлемо до тех пор, пока оно предполагает некоторый завершенный и неизменный вклад прошлого в развитие человеческой истории, если оно не сводится к релятивистскому положению о не знающей предела изменяемости смысла прошлого, на основе которого фактически исключается возможность его оценки до тех пор, пока жив человек и продолжается сама история. Важно отметить, что прошлое — это необходимая основа нашей жизнедеятельности, что оно не только ограничивает, сужает поле нашего творчества, нашей новаторской активности, но и в своих определенных аспектах является условием и побудительной силой обновления Жизни. Оно свидетельствует как о закономерной повторяемости на новом уровне различного рода явлений человеческой и общественной жизни и зависимости человека от прошлого, так и о его существенной независимости от прошлого, его открытости не только в созидании нового, но и в изменении смысла и значения доставшегося ему социального и культурного наследия.
В отличие от прошлого, которое человек застает в готовом виде, как некую объективную и субъективную предпосылку своей жизнедеятельности, будущее представляет собой еще не определенную, не установившуюся сферу бытия, открытую для его активного и творческого созидания. Открытость будущего не означает отсутствия объективных предпосылок, обусловливающих возможные пути и формы его становления, она лишь свидетельствует о его непредопределенности прошлым, о его зависимости от решений и действий человека в настоящем. Во всей своей жизнедеятельности, направленной как на удовлетворение элементарных потребностей и простое воспроизводство жизни, так и на осуществление высоких целей социального и культурного прогресса, человек ориентирован на будущее, что определяет его приоритет перед двумя другими измерениями человеческого времени.
Характеризуя особенности этого ведущего жизненного измерения человеком всей общественной и исторической жизни, мы в соответствии с нашей задачей хотели бы выяснить, как строит и должен строить человек свое отношение к будущему, в какой мере он является его творцом и какова мера ответственности человека за будущее человечества. Иначе говоря, речь идет об активном и ответственном отношении современного человека к своей судьбе и историческому будущему всего человечества.
Активное отношение человека к своему будущему выражается, в частности, в том, как он реализует присущую ему способность предвидения и сознательного планирования своей деятельности. Как отмечал Маркс, «самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально».
При всех постоянно растущих возможностях предвидения и планирования своего будущего человек сталкивается с их конкретно-исторической ограниченностью и в решении своих личных и общественных жизненных проблем сосредоточивает свои усилия прежде всего на тех из них, которые особенно важны для правильной организации его жизни и для реализации которых он располагает достаточно эффективными средствами творческого воздействия. Такое отношение человека понятно и оправданно, но оно вместе с тем неизбежно ставит и вопросы о том, какую позицию может и должен занять человек по отношению к тем насущным проблемам современной жизни, пути и средства решения которых не столь очевидны и явно недостаточны, в какой сфере духовной деятельности и на каком уровне могут быть сформулированы те наиболее общие принципы и нормы деятельности человека, руководствуясь которыми он сможет занять принципиально верную позицию по отношению к этим проблемам и наметить пути их возможного решения.
В современных условиях в связи с необычайной усложненностью процессов внутригосударственной и международной общественной жизни, множеством и разноречивостью действующих в ней сил и факторов особую актуальность приобретает задача ее планируемой и контролируемой организации, которая позволила бы воспрепятствовать действию существующих в ней разрушительных тенденций. Возможности такой рациональной и контролируемой организации в различных социально-политических системах различны. Страны социализма располагают ими и используют их для решения проблем внутренней жизни. Что же касается глобальных проблем, решение которых зависит если не от всех, то по меньшей мере от большинства стран мира, то здесь человечество сталкивается с огромными трудностями, препятствующими планируемой и направляемой организации международной жизни. Однако необходимость планомерного направления современных международных отношений на утверждение мирного сотрудничества государств, а в конечном счете и всеобщего мира все острее встает перед человечеством, требуя соответствующих усилий со стороны всех государств.
Опыт международных отношений последних десятилетий, несмотря на всю его неоднозначность, свидетельствует об определенной возможности планирования мира и международного сотрудничества. Такая возможность объясняется прежде всего наличием располагающей огромным экономическим и военным потенциалом мировой социалистической системы, страны которой предлагают выработку и осуществление конкретной программы мира, занимающей доминирующее положение в их внутренней и внешней политической деятельности. Речь идет о принципиально новом явлении в международной жизни, когда Советский Союз и другие социалистические страны действуют, руководствуясь программными установками не только частного порядка, имеющими своей целью мирное урегулирование какого-либо регионального военного конфликта, но и общей программой, которая предполагает осуществление в рамках конкретного и значительного исторического времени системы мер, содействующих, укреплению всеобщего мира. Возможность планирования мира подкрепляется также миролюбивой политикой многих развивающихся стран, реалистической позицией и внешнеполитическими акциями ряда политических деятелей Запада и, наконец, возросшей активностью миролюбивых организаций и массовых движений в защиту мира, охвативших в последние годы все континенты мира, прямо или косвенно, подавляющее большинство населения нашей планеты.
Деятельное отношение современного человечества к будущему находит свое выражение и в тех мерах прогнозирования и планирования внутреннего, и прежде всего хозяйственного, развития, которые имеют место не только в социалистических, но и в капиталистических странах. Прогностическое определение тенденций и перспектив развития тех или иных процессов общественной жизни на основе анализа данных об их прошлом и настоящем состоянии подчиняется, как правило, решению относительно узких, практических задач. В прогнозировании результаты социального развития в той или иной сфере на протяжении известного отрезка времени экстраполируются на будущее, и на этой основе по аналогии с уже известными темпами и ритмикой этого развития строятся предположения о будущем. Такого рода краткосрочные прогнозы широко используются в «программированной экономике» западноевропейских стран. В современном капиталистическом обществе в связи со всевозрастающими масштабами обобществления производства все более пробивает себе дорогу объективная необходимость прогнозирования и планового регулирования его развития. Однако преследующее эти цели вмешательство буржуазного государства в экономику оказывается неспособным преодолеть разрушительное действие ее стихийных сил, что обнаруживает тем самым неэффективность используемых методов прогнозирования и планирования.
Оптимальные условия для комплексного прогнозирования и планирования развития производительных сил, научно-технического прогресса, демографических и природных ресурсов создает социалистическая организация общества. Господствующее положение общественной собственности, осуществляемое на этой основе планирование и управление различными процессами общественной жизни позволяют подчинить обществу и интересам трудящегося человека стихийные силы экономического развития и направить в общем и целом усилия всего народа к достижению поставленных целей. Это создает также возможность соединения результатов общественного развития с целями и стремлениями людей.
Выражением определенного осмысленного и целенаправленного отношения социалистического общества к своему будущему являются планы развития народного хозяйства, разрабатывающиеся на основе научного анализа потребностей и задач конкретного времени, учета закономерных процессов, происходящих в различных сферах общественной жизни. В социалистическом обществе имеется возможность планирования и предвидения в основных аспектах не только ближайших, но и более отдаленных последствий его развития. Примером могут служить планы прошлых пятилеток и принятый XXVII съездом КПСС документ об Основных направлениях экономического и социального развития СССР на 1986—1990 годы и на период до 2000 года. Сказанное, конечно, не означает, что социалистическое общество свободно от просчетов и явлений стихийного характера и что они обязательно должны быть факторами, тормозящими общественное развитие. Более того, они могут быть не предусмотренными сопутствующими или побочными явлениями процесса реализации самих плановых заданий общества, свидетельствующими о рождении новых потребностей и задач, требующих их учета и решения уже в текущей или последующей пятилетке.
Обоснованность и эффективность народнохозяйственных планов социалистического общества объясняется не только их рациональной и научной выверенностью, но и тем, что они составляются на основе общесоциологической и социально-политической теорий марксизма в соответствии со сформулированными в них общими закономерностями и тенденциями развития общества в целом. Именно в контексте общих закономерностей социально-исторического процесса, в свете основных коммунистических идеалов и ценностей оказывается возможным определение роли и места, а также и верное соотнесение различных частных планов хозяйственного, культурного и политического развития общества. И напротив, всякая попытка частного планирования и прогнозирования, осуществляемая без учета стратегических задач и установок общественного прогресса, обречена на неудачу. Об этом свидетельствуют предпринимаемые сегодня на Западе попытки философской диагностики современной эпохи и прогнозирования будущих форм общественной жизни капиталистических стран.
Современная буржуазная философия вместе с критикой не оправдавших себя просветительских и прогрессистских учений и спекулятивных, метафизических концепций общественно-исторического развития пришла к отрицанию всякой возможности рационального познания объективных законов истории и ограничила себя экзистенциальным, феноменологическим и неопозитивистским анализом исторического происшествия, методами психотерапевтического и аналитико-технологического врачевания социальных недугов. Такое положение в целом сохраняется в западной философии и по сей день.
Беспомощность и непродуктивность современной буржуазной социальной теории объясняется не принципиальной невозможностью целостного, стратегического и объективно значимого философского осмысления и объяснения характера нашей эпохи и не заведомой бесполезностью краткосрочных программ и прогнозов. Дело в утилитарно-практической направленности жизни современного капиталистического общества, его политических и идеологических установок, в том, что решение конкретных задач хозяйственной и культурной жизни планируется и осуществляется вне контекста обоснованных программ общесоциального развития. А последние, если они и имеются, как правило, не содержат социально-политических идеалов, предусматривающих в будущем создание альтернативных по отношению к существующей социальной системе качественно новых форм общественной жизни. Перед лицом господствующего в западной философии глубокого скепсиса и пессимизма в отношении объективного философско-исторического познания лишь в марксизме в наиболее последовательном и содержательном виде сохранила себя культура стратегического рационального философского мышления, целостного философского познания и истолкования мира, сущности и назначения человека, направленности самой человеческой истории.
В своей повседневной жизнедеятельности и планировании будущего человек не удовлетворяется и не должен удовлетворяться лишь непосредственной и ограниченной перспективой развития. Как родовое существо, живущее не только своими индивидуальными интересами и проблемами, но и интересами общества, человечества в целом, он стремится составить себе представление об общем в контексте поступательного развития истории, внести свой вклад в осуществление тех целей и идеалов, служению которых отдадут себя многие поколения людей. При всем понимании временности своего бытия в мире человек практически ставит и активно содействует решению задач, относящихся к отдаленному будущему, выходящих за пределы его собственного жизненного срока. Он сообразует свою деятельность с некоторым общим и содержательным идеалом будущей общественной жизни, представление о котором может дать лишь определенная философская теория смысла и направленности человеческой истории.
Планирование жизнедеятельности общества и отдельного человека сегодня, в условиях остро ощущаемого недостатка времени, является важной и определяющей формой разумной и продуктивной организации человеческой жизни. Его значение для настоящего и будущего человечества трудно переоценить. Вместе с тем уже имеющийся опыт планирования свидетельствует и о его слабых сторонах, когда оно в известных его формах оказывается фактором, не только организующим и эффективно направляющим творческую активность человека, но и ограничивающим и препятствующим ей. Мы об этом говорим, отвергая распространенную точку зрения, согласно которой всякая планомерная организация времени противопоставляется свободе человека. В действительности планирование в своих лучших воплощениях является необходимым условием свободного творчества, позволяющим человеку соответствующей организацией жизненного распорядка не просто своевременно решать плановые задания, продиктованные общественными нуждами, но и высвободить необходимое время для осуществления собственных замыслов, внести свой особый, индивидуальный вклад в развитие и совершенствование личной и общественной жизни. Речь идет также не о критическом отношении к планированию, вызванном априорной иррационалистической мировоззренческой установкой, принципиально противостоящей всякой попытке ясной и продуманной организации жизненного времени. Мы имеем в виду лишь ту особенность планируемого времени, будущей жизнедеятельности человека, которая связана с так называемой замкнутостью планируемого временного пространства.
Действительно, всякий рационально продуманный и четко выверенный план, построенный на основе фактов, исходных предпосылок и задач, выдвинутых опытом прошлой и настоящей жизни человека, предполагает деятельность, направленную в первую очередь на выполнение всего того, что было заранее рассчитано и предусмотрено. Тем самым он как бы не оставляет времени и средств для решения, возможно, не менее актуальных задач, возникающих уже в процессе осуществления принятого плана. Жизненный опыт свидетельствует, что планирование будущего на индивидуальном и надындивидуальном уровнях сталкивается с немалыми трудностями, а осуществление этих планов сопровождается наряду с их позитивными результатами предвидимыми и непредвидимыми явлениями негативного порядка. Такого рода трудности чаще всего обнаруживают себя в тех областях жизни, где конкретное лицо или общественная инстанция, планирующие свою деятельность, сталкиваются с противодействующими им или преследующими иные цели другими субъектами планирования. Они болезненно и остро проявляются в современном капиталистическом обществе, в условиях жесткой конкурентной борьбы между предпринимателями разного уровня, противодействия монополистических кругов попыткам государственного планирования в национализированных отраслях экономики, столкновения интересов различных слоев трудового населения, вызываемого безработицей и другими кризисными явлениями хозяйственной жизни.
В социалистическом обществе сложилась принципиально иная ситуация, поскольку осуществляемые в ней государственные планы общественного развития и деятельность отдельных граждан общества в общем и целом направлены на реализацию единой цели, подчиненной интересам трудящегося человека, его благосостояния и духовного развития. Но это не снимает проблемы неоднозначности результатов планируемой деятельности. На ином уровне и в иной степени и здесь она сопровождается нежелательными побочными явлениями и последствиями, требующими их учета и соответствующей стратегии планирования, обладающей солидным запасом прочности, предусматривающей определенный резерв времени, сил и средств для мобильного устранения недостатков и решения новых актуальных проблем, родившихся в процессе запланированного творчества. Иначе говоря, планирование деятельности общества и отдельного человека в качестве одной из принципиальных своих предпосылок должно иметь задачу обеспечения творческого характера этой деятельности. Конечно, значительный простор для такого рода творчества открывают не охваченные централизованным планированием формы хозяйственной, научной и культурной самостоятельности. Но эффективность этих форм в существенной мере зависит от творческой направленности общественной деятельности в целом, от их органичной взаимосвязанности и соотнесенности. Сколь бы значительны ни были явления, мешающие успешному осуществлению конкретных жизненных планов человека и общества, их разрушительное воздействие в оптимальных условиях общественной жизни оказывается относительно незначительным. В большинстве случаев они поддаются устранению путем внесения соответствующих коррективов, а в крайних случаях и переработки плана в целом.
Отношение человека ко времени, в данном случае к его будущему, раскрывается не только в планировании созидательного творчества, но и в попытках предусмотреть и предохранить себя от «судьбинных» невзгод: болезней, несчастных случаев, природных стихий, войн. Для их преодоления, предупреждения или смягчения болезненного и разрушительного характера вызванных ими последствий заранее предпринимаются определенные защитные меры политического, технического, медицинского характера, меры в области социального обеспечения и т. д. В большинстве своем они осуществляются скорее с учетом прошлого опыта и его соответствующей экстраполяции на будущее, нежели на основе точного предвидения. Иначе говоря, они адресованы не какому-то конкретному событию, а некоей общей вероятности или возможности определенного рода происшествий.
При всех необычайных достижениях современной науки и техники человек и по сей день оказывается неспособным предвидеть и предохранить себя от природных бедствий. Более того, достигнув огромной власти над природой и защитив себя от многих природных стихий, он своим техническим вмешательством и преобразующим воздействием вызвал в природе новые разрушительные, возможно необратимые, процессы, воспрепятствовать которым он пока не имеет достаточной возможности. Речь идет о явлениях, природа которых в той или иной степени нам известна, но остается открытым вопрос о том, произойдут ли они вообще, и если да, то в какое время. Эта их специфическая природа требует от человека в целях их предупреждения или предотвращения некоей новой позиции, в которой наряду с научно-техническими расчетами были бы использованы и другие формы познания и деятельности.
Свои относящиеся к будущему планы и проекты человек в зависимости от решаемых им задач строит на различных уровнях, на основе не только конкретно научного, но и общего, философского знания и предвидения, основные положения которого вырабатываются и формулируются на фундаменте всего совокупного теоретического и практического опыта человека и становятся важнейшими принципами его мировоззрения и практического отношения к ключевым проблемам жизни. Именно на этом уровне человек должен определить свое отношение к такому неизбежному «судьбинному» событию, каким является смерть. Это впечатляющее свидетельство временной ограниченности нашей жизни должно быть глубоко осознано человеком как неустранимое условие его существования для выработки такой внутренней и внешней позиции, которая обеспечила бы полное смысла и общечеловеческой ценности использование им его жизненного времени. Философско-антропологический анализ отношения человека к смерти и к другим критическим, пограничным ситуациям в его жизни оправдай и необходим лишь в том случае, если он обосновывает и утверждает идею ответственного и творчески активного отношения к жизни, если он служит средством, препятствующим бегству людей из современной жизненной ситуации в мир грез.
Смерть находится в вопиющем противоречии с существующей в человеке глубокой жаждой жизни, она как бы исключается постоянно обновляющим и утверждающим себя живым существом, кажется несовместимой с ним. Вместе с тем наука и весь жизненный опыт человечества показывают, что смерть является существенным и неотъемлемым моментом жизни, результатом тех разрушительных процессов, которые неизбежно происходят вместе с ее развитием. Эта противоречивая сущность природы человека, совмещающей в себе неизбежность его гибели и стремление сохранить себя, продолжить свое существование, его естественное неприятие смерти, используется церковью для внушения религиозной идеи бессмертия человека, нелепости и бессмысленности жизни, лишенной бессмертия, для утверждения веры в существование бога или некоих абсолютных начал мира, являющихся гарантами такого бессмертия.
«Смысл жизни я нахожу в моем бессмертии, как особи во вселенной, — говорится в письме верующего человека.— Если жизнь моя возникает на земле в моей земной оболочке, наполняется разумом и чувствами, а затем все это исчезает (хотя бы даже оставив после себя какие-то следы, но тоже с течением времени стирающиеся), то эта жизнь — ужасная нелепость. Для чего тогда человеку просвещать данный ему разум и развивать свои чувства, если он, возникнув из «ничего», все равно сам сгинет и превратится в «ничто»? Зачем мне мимолетное сознание своего бытия, если я в этот миг видел мириады светил, научился слагать и дробить до бесконечности, ощущать высь и бездну, изведать восторги и ужас, восхищаться красотой, упиваться творчеством и самозабвенно любить? Зачем, спрашивается, все это мне было дано, если я не только не вечен, но в следующий уже миг уйду в небытие, и даже без сновидений?
Нет, я был, есть и буду, притом много совершеннее, чем был и есть. Иначе жизнь — это какая-то фантастика, нездоровый сон, где личная воля фактически связана, где эфемерна свобода духа, так как все подчинено только временным законам на каждую долю этого мига бытия, устанавливаемым самими людьми каждой эпохи».
Возможно, автор письма действительно верит в свое бессмертие и удовлетворен этой верой. Но, признавая и уважая его право на личные убеждения, мы не можем не отметить, что такое представление лишено разумных и жизненных оснований, да и морального оправдания. Считать жизнь бессмысленной только потому, что она должна когда-нибудь оборваться, — это все равно, что не видеть смысла в существовании домов, мостов, железных дорог, созданных на ограниченный период времени, и озерах и реках, которые могут обмелеть и высохнуть, или в хорошей погоде, которая держится и того меньше. Миллиарды людей, простых и великих, жили в прошлом. Теперь их уже нет. Но мало кто осмелится назвать бессмысленной жизнь безвестных изобретателей огня и колеса или известных всему человечеству ученых прошлого.
Сама мысль о бессмертии человека абсурдна, по крайней мере несовместима с понятием о смысле жизни. И можно ли говорить о смысле жизни бессмертного существа, о его самосовершенствовании, о его добрых и злых действиях и моральной ответственности! Такой бессмертный человек всегда имел бы достаточно времени в своем бесконечном прошлом существовании, чтобы достигнуть абсолютного совершенства. Наконец, в его распоряжении не менее бесконечное будущее. Стоит ли упрекать его в недостойных поступках или бессмысленном времяпрепровождении? Ведь он всегда успеет наверстать упущенное.
В том-то и дело, что о смысле жизни можно говорить только тогда, когда жизнь ограничена определенным отрезком времени, когда человек думает, как наилучшим образом использовать это отведенное ему время — каждый день, месяц, год. И здесь факт ограниченности жизненного срока человека вновь подтверждает наличие существенной связи и зависимости переживаемого времени, его содержания от объективных измерений. Отмеченное нами ранее несовпадение объективной временной длительности с ее субъективным восприятием не устраняет коррелятивного характера их взаимоотношений, когда факт существования одного из них предполагает обязательное наличие другого.
Многие верят в вечную жизнь, в личное бессмертие. Но мало кто из верующих ясно представляет себе всю нелепость и несовместимость длящейся вечности для нашего человеческого существования.
Сторонники религиозной идеи бессмертия для подкрепления своей точки зрения часто говорят о человеческом стремлении утвердить себя в абсолютном космическом бытии, о «вековом страхе» человека перед смертью и возможной гибелью человечества, когда после «конечного хаоса и катаклизма» даже памяти не останется о каком-либо добре, которое было сделано под солнцем. Им кажется, что именно эти мучительные опасения и страхи ведут человека к вере в вечную жизнь за гробом, что только эта вера дает нужную человеку надежду, служит сохранению духовных и нравственных ценностей.
Желание жизни сильно в каждом, и у атеиста и у верующего человека, но оно не может служить доказательством бессмертия. Стремление к долголетию и даже желание бессмертия еще не означает желания потусторонней, загробной жизни. Еще более нелепо называть стремление к потустороннему бытию каким-то врожденным человеческим стремлением.
Люди нередко рискуют своей жизнью ради дорогих для них идеалов, целей и увлечений. Но и в этом порыве самоотверженности большинство из них до последней минуты делает все возможное, чтобы сохранить себя. Это неосознанное и сознательное стремление к самосохранению господствует в борьбе за существование всех живых существ, от самых низших форм до человека. Жизнь активна, она прогрессирует, воспроизводит и утверждает себя, пока она существует. И это жизненное стремление в любом индивидууме предшествует возникновению психики, оно носит врожденный, стихийный характер. Затем оно выражается у человека уже в виде сознательного страха перед смертью и любви к жизни. Эти чувства по-разному проявляются в людях, их усиление и ослабление, их болезненное проявление во многом зависят как от физиологических данных организма и психического склада человека, так и от эмоционального и духовного влияния внешней среды, от жизненных обстоятельств. Именно это характерное для человека стремление к жизни и нежелание смерти, стремление сохранить и продолжить свою земную жизнь представляется религией в качестве врожденного желания потусторонней жизни, загробного бессмертия.
О том, что не существует всеобщего и врожденного желания бессмертия, свидетельствуют также многочисленные наблюдения из жизни древних народов, людей различного вероисповедания и в более поздние периоды истории. Многие первобытные народы, в том числе ветхозаветные евреи и гомеровские греки, считали, что слабые тени усопших бродят в состоянии ничем не смягчаемой меланхолии. Народы с таким пониманием потусторонней жизни не были обуреваемы желанием попасть в это жилище мертвых. Миллионы буддистов и индуистов ожидают своих перевоплощений с ужасом и отчаянием, веря в то, что их собственное «я» в таком случае безвозвратно уничтожается. И в христианском мире, даже в средние века, пишет известный американский философ К. Ламонт, мысли о потустороннем существовании вызывали у большинства людей скорее приступы страха, чем экстазы радости: они порождали состояние меланхолического примирения с неизбежным, а не бьющую через край радость и предвкушение блаженства. Эти факты не только отвергают врожденную веру в бессмертие, они говорят также и о том, что вера в личное бессмертие, если она и внушена человеку и живет в нем, никак не освобождает его от страха перед смертью, не несет ему утешения.
Конечно, люди глубоких убеждений, верные своим идеалам, независимо от того, верующие они или атеисты, как правило, спокойно и с достоинством принимают смерть, хотя и не желают ее. В этом смысле убежденность, несомненно, помогает человеку. Но это никак не говорит в пользу религиозной убежденности, веры в бессмертие как каких-то единственно действенных средств воспитания человека, его утешения. Более того, развитие жизни все больше и больше вскрывает анахроничность этих средств, их неоправданность в условиях современного мира. Человеческая история породила новые, свободные от религии формы духовной и культурной жизни, формы человеческих связей, более совершенные и гуманные по своему существу средства духовного и нравственного воспитания людей, новые возможности для удовлетворения самых различных внутренних запросов человека. Обращение к религии как к средству воспитания человеческой души в этой связи менее оправданно, чем обращение в век автомобиля, электропоездов и реактивных самолетов к первобытным средствам передвижения.
Вера в бессмертие, как правило, не освобождает человека от страха перед собственной кончиной, если он по каким-либо другим причинам не освобождается или не обнаруживает этого чувства. Умирать не хочется никому — ни верующему, ни атеисту. И в семье верующих, когда умирает человек, никто не утешает близких и родственников радостной перспективой их будущей встречи на том свете. В таких случаях обычно говорят о смертности каждого человека, о неизбежности происшедшего, о том, что умершему теперь все равно и что нужно думать об оставшихся в живых. Религиозное утешение, разговоры о спасении, о вечном блаженстве в загробной жизни терпимы до тех пор, пока человек далек от своей кончины. А в минуту смерти они оказываются неуместными, кощунственными и малоутешительными как для умирающего, так и для его близких.
Кто-то из философов сказал: смерти меньше всего боится тот, чья жизнь имеет наибольшую ценность. Мы могли бы добавить, что человека освобождает от унижающего его достоинство страха перед смертью убежденность, вера в принципы и идеалы, рожденные его земной жизнью и утверждающие ее исключительную ценность и значение. Можно назвать десятки, сотни, тысячи имен людей разных времен и народов, проживших самую полнокровную и плодотворную жизнь, но не веривших в идею личного бессмертия или ставивших ее под сомнение. К таким относятся великие греки Демокрит, Аристотель, Эпикур, Гален и Гиппократ; великие римляне Лукреций, Марк Аврелий, Плиний Старший. Овидий и Гораций. Китайский мудрец Конфуций говорил: «Если ты не знаешь жизни, что ты можешь знать о смерти?» Бессмертие индивидуальной человеческой личности отрицали известный арабский философ Ибн Рушд, великий русский ученый Ломоносов. Идею бессмертия отрицали Спиноза, Юм, Гольбах, Фейербах, Конт, Маркс, Энгельс, Геккель, Герцен, Белинский, Достоевский, Чернышевский, Ленин, Сунь Ятсен, Неру и др. Подавляющее большинство известных ученых, философов, писателей, политических и общественных деятелей XX в: убеждены в том, что земная жизнь — это все. Нельзя верить, будто «индивидуум переживает смерть своего тела, хотя слабые души и предаются подобным мыслям из-за страха и смешного эгоизма», говорил Альберт Эйнштейн.
Атеисты не против долголетия. Более того, именно они внесли решающий вклад в науку о долголетии. И они не жалеют своих сил там, где возможно действительно продлить жизнь человеку, содействовать укреплению его здоровья. Вероятно, многие и из атеистов были бы не прочь убедиться в действительном существовании будущей жизни. Неверующий человек не то что не желает бессмертия, он просто не видит оснований для веры в нее.
Разговоры о вечной жизни — это сказка, миф, отвлекающие человека от действительности. Наша жизнь ограничена во времени, и именно поэтому мы думаем о том, как лучше и содержательнее прожить ее. Бессмертия за гробом нет, у человека существует лишь одно бессмертие — это бессмертие нетленных творений его умственного и физического труда, это добрая память о нем, о его делах. И это не абсолютное, божественное бессмертие, а условное бессмертие в человечестве.
Человек в отличие от других известных нам живых существ наделен разумом, в этом его великое отличительное свойство. И надо полагать, что полноценность жизни его должна определяться и тем, насколько хорошо пользуется он этим даром природы. Ум полагает, как понимать природу, себя в ней, оценивать свои поступки, обуздывать одни чувства и стремления, развивать и укреплять другие. Именно благодаря своей разумности человек знает о смерти, размышляет о ней, о смысле своего существования. А разум подсказывает нам, требует от нас, чтобы мы всегда жили в полном согласии с истиной, с правдой, не поддавались влиянию различного рода иллюзий.
Говорят, что истина жестока. Но вместе с тем только она и гуманна, только она и может принести человеку подлинное счастье и утешение. Правда жизни говорит не только о горе и смерти, о грязном и пошлом, но и о светлом, чарующем и красивом, о радостях жизни, о ее великих возможностях. В жизни немало неизбежного и неустранимого зла — смерть, болезни, физические и духовные травмы и т. д. Мы можем смягчить воздействие удара, помочь человеку в горе, облегчить его переживание, но не устранить их полностью. Да это и невозможно, поскольку эти беды являются неотъемлемыми спутниками самой жизни, нашего активного и полнокровного участия в ней.
Мы можем сказать словами Белинского: «Нашему веку не нужно шутовских бубенчиков, приятных заблуждений, ребячьих погремушек, отрадной, утешительной лжи». Человек вышел из поры своего детства, он возмужал и окреп, и ему, полному сил и возможностей, нужна только истина, пусть суровая, но только непременно истина о его действительном положении в мире. А истина говорит нам только одно: земная жизнь — наша единственная возможность. Только в ней мы можем применить все свои способности, воплотить в жизнь свои идеалы и чаяния. Бессмертие, вечная жизнь за гробом — иллюзия, которая не должна отвлекать наше внимание, застилать ум, отнимать силы, рожденные для созидания и счастья.
О Смерти заставляет думать человека не только неизбежность конца его собственного земного существования, но и смерть близких, родных и знакомых людей, а сегодня и возможная гибель всего человечества. В связи с возникшей в последнее десятилетие действительной угрозой всеобщего уничтожения всякая успокоенность, безразличие и безответственность рядовых людей нашей планеты, а тем более политических деятелей могут придать продолжающейся гонке вооружений и военной конфронтации необратимый характер, ведущий человечество к ядерной катастрофе. «…Развитие мировых событий подошло к такой черте, когда требуются особо ответственные решения, когда бездействие и промедление в действиях преступны, ибо речь сегодня идет о сохранении цивилизации и самой жизни». Сегодня необходимо принять все меры, чтобы разорвать порочный круг гонки вооружений и повернуть ход событий к лучшему. «Вопрос сегодня стоит в высшей степени остро и определенно: надо подняться выше узких интересов, осознать коллективную ответственность всех государств перед лицом опасности, подстерегающей сообщество людей на пороге третьего тысячелетия».
Народам необходимо знать правду о губительных последствиях возможной ядерной войны, о смертельной опасности, нависшей над человечеством. Глубокое понимание и ощущение этой великой опасности должно служить повышению бдительности и моральной ответственности каждого человека за его решения и действия, подвести людей к единственно правильному выбору между возможностями выживания и взаимного уничтожения, к выбору в пользу мира и жизни на земле. «Я хочу подчеркнуть,— говорил М. С. Горбачев,— что специально употребляю слово «выживание» не для того, чтобы драматизировать обстановку, нагонять страх, а для того, чтобы мы все глубоко почувствовали и осознали реальности сегодняшнего мира».
Столкновение со смертельной опасностью и другими экстремальными ситуациями в определенных условиях помогает осознать ценность жизни, понять, что в ней наиболее существенно и важно, а что является второстепенным и незначительным. Однако это верно и оправданно лишь в том случае, если побуждение человека к ответственности и пониманию подлинного смысла жизни осуществляется не постоянным ввержением его в состояние страха, тревоги и неопределенности, как это делается некоторыми представителями экзистенциалистской философии (Хайдеггер, Ясперс), а посредством объективного анализа и оценки сложившейся ситуации, выявления и показа реальных возможностей ее преодоления. В противном случае страх перед смертью может породить чувства пессимизма и безысходности, подавить волю человека, лишить его интереса к жизни, а сознание ограниченности жизни — привести к эгоизму, безразличию к судьбе окружающих людей и будущих поколений. Позитивная жизненная программа, так же как и действительная политика мира, несовместима с внедрением тотального чувства страха и неуверенности. Не философия страха и неизбежного крушения, не политика ядерного устрашения, а философия реализма и обоснованной надежды и политика мирного сосуществования открывают возможность для сохранения жизни человечества и его дальнейшего развития.
Мы и сегодня встречаемся с философской проповедью такого отношения к «судьбинным» опасностям, которое может лишь парализовать волю человека, отдать его во власть случая в надежде, что случай этот окажется не губительным, а счастливым. Путь к такой надежде и успокаивающей уверенности, согласно О. Больнову, одному из современных представителей экзистенциалистской антропологии, лежит через осознание человеком принципиальной неустранимости непрочности и хрупкости своего бытия. Ему предлагается научиться жить в ненадежности, в постоянной внутренней готовности к возможным катастрофам, ко встрече с самой смертью. И когда человек, не уклоняясь от неизбежных опасностей своего будущего, органично и безусловно примет их на себя, он, по Больнову, почувствует необъяснимую и таинственно присутствующую уверенность, что даже в условиях крайней смертельной опасности каким-то образом найдется спасительный выход в лоне некоего всеобъемлющего абсолютного бытия. Здесь, на границе всех рациональных возможностей, человек обретает якобы полное доверия отношение к будущему, лишенную какого-либо конкретного образа надежду на спасение.
Философское освещение таких душевных состояний, какими являются стремление, ожидание и надежда, имеет существенное значение для характеристики внутреннего и внешнего отношения человека к своему будущему, к этому важному измерению его жизненного времени. Но оно утрачивает свою действительную ценность, когда это душевно-эмоциональное состояние человека сводится к некоей иррациональной слитности с абсолютным мировым началом, практически же к его полной и безоглядной отдаче себя во власть неотвратимой судьбы. Несмотря на все утверждения Больнова, что вместе с такого рода надеждой человек обретает новую, отличную от рационального планирования, великую силу в своем отношении к будущему, на деле эта позиция означает не что иное, как безусловное принятие того, что и само наступило бы с неизбежностью. Подобное отношение к будущему исключает личностную позицию человека как существа разумного и социального, активно участвующего в формировании своего будущего.
Конечно, надежда — такое отношение человека к той или иной его жизненной проблеме, решение которой частично или полностью неподвластно ему, в противном случае она сменилась бы уверенностью. Но это не дает основания для полного противопоставления надежды рациональному расчету, предположению. Надежда — состояние ожидания, свойственное человеку, и она относится ко всей целостности его существа, включая и его разумную способность. Надежда сопутствует и научной деятельности ученых, построенной, как правило, на строго рассчитанных экспериментах. Разочарование, нередко испытываемое ими, когда результаты эксперимента отличаются от ожидаемого, является красноречивым свидетельством неоправданных надежд. Иррационалистическая трактовка надежды Больновом построена на неоправданном противопоставлении рационального предвидения и планирования ожиданию в надежде. Она связана с тем, что человеческое знание в его концепции ограничивается лишь одной-единственной формой — конкретно-научной и сознательно или невольно отвергаются рационально-познавательные источники и возможности философии, различных ценностных форм сознания (морали, искусства, права), обыденного сознания, да и самой практической деятельности человека.
Надежда — это противоположное страху и опасению состояние человека, но она сопутствует им и в существе своем определяется и тем, насколько умеряет эти человеческие чувства. Надежда в той или иной степени является предпосылкой всякого человеческого творчества. «Это сложное переживание, включающее в себя разумные и эмоционально-волевые компоненты, связано со способностью человека предвидеть будущее, свободно выбирать, сознательно ставить цели и добиваться их осуществления… Но поскольку далеко не все в руках человека, постольку возникает переживание, знакомое всем, которое сопутствует нам во всех начинаниях, мобилизует энергию, дает силу переносить трудности, которое не исчезает, пока есть желания, цели, стремление к будущему — словом, пока жив человек».
В контексте проблемы отношения человека ко времени надежда выступает как позиция, предваряющая и стимулирующая творческую деятельность человека, его сознательное и активное отношение к миру и своей собственной судьбе. Она является существенным показателем открытости человеку мира, его жизненного времени, его будущего. Объективный процесс непрерывного становления и изменения мира в свете такого понимания надежды и соответствующего отношения к будущему рассматривается не как свободный от качественного обновления непрерывный поток движения природного и социального бытия, происходящий в рамках замкнутого времени, постоянно повторяющего себя круговорота, а как поступательное развитие, вызывающее к жизни нечто новое и лучшее, предполагающее сознательную творческую деятельность человека, направленную на совершенствование мира и самого себя. Подлинное будущее человека — это то, которое приносит с собой как предполагавшееся, так и непредвиденное и не поддающееся предварительному расчету новое.
В наше время, в условиях серьезных сомнений в возможности успешного решения ключевых жизненных проблем человечества и всевозрастающих усилий людей, направленных на их решение, особое значение приобретают действия, утверждающие чувство деятельной надежды, подкрепленной реальными предпосылками, и способность человека выйти за пределы возможностей, определенных прошлым, к предполагаемым в общих чертах возможностям открытого будущего. Человеческая надежда как бы вступает в органичную и продуктивную связь с объективным процессом поступательного становления, являющимся не только областью планомерного и контролируемого творчества, но и сферой открытых возможностей, выходящих за пределы предопределенного прошлым готового и замкнутого мира. Такой онтологии соответствует и определенный тип надежды. Или, напротив, эта надежда может рассматриваться как некий находящийся в нашем сознании коррелят онтологической сферы. Она говорит о такой позиции человека, о таком его отношении к миру, при котором он оказывается способным мобильно, творчески и эффективно отреагировать не только на закономерные, заранее данные, но и на потенциальные, случайные и неожиданные его возможности. Такая открытая миру позиция человека позволяет надеяться, что не будет упущен ни один наличный или вероятный, таящийся и различных сферах современной действительности шанс для решения насущных проблем человеческого существования, и прежде всего проблемы мира. Однако фактор времени, его жесткая ограниченность в решении этих проблем требуют от нас максимального использования уже имеющихся возможностей, а не упования на непредвиденный счастливый случай, ибо последний может запоздать или вовсе не произойти.
Как уже отмечалось, современную ситуацию в мире можно в известном смысле охарактеризовать как пограничную, подведшую человечество в его всевозрастающем вооруженном противостоянии к той самой черте, за которой, если не будут приняты экстренные и аффективные меры, гонка вооружений приобретет необратимый характер, полностью выйдет из-под контроля и отдаст человечество во власть разрушительных стихий военного соперничества, иррациональных политических акций. В таком положении ему не поможет ни стоическая решимость вопреки всему добиваться мира, ни лишенная конкретного образа и основания надежда на то, что некие неконтролируемые и неуправляемые объективные процессы и силы каким-то недоступным разумному постижению способом принесут спасение.
