Рассмотрение прекрасного в качестве ценности началось задолго до возникновения во второй половине прошлого века так называемой философии ценностей. Уже в «Физике» Аристотеля красота наряду со здоровьем, силой и т. п. характеризуется как «достоинство». «Достоинства» и «недостатки» — это то, что «заключается в известном отношении к чему-нибудь и предрасполагает обладающий ими предмет к тому хорошему и плохому, что ему свойственно».
Современная идеалистическая эстетика чрезвычайно охотно оперирует категорией «ценность», подводя под нее и понятие прекрасного. При этом объективно- или субъективно-идеалистическая интерпретация категории ценности призвана «подкрепить» идеалистическое истолкование прекрасного. Разумеется, сама по себе категория «ценность» не может быть повинной в таком ее употреблении, как любая другая категория.
Опираясь на диалектико-материалистическое и историко-материалистическое понимание сущности ценностей, марксистско-ленинская эстетика со времени своего возникновения подходила к исследованию красоты как к особого рода объективной и общественной ценности.
Глубокие мысли о природе эстетической ценности содержались в изданных еще в 30-х годах книгах Мих. Лифшица «Вопросы искусства и философии» (М., 1935, стр. 255) и Ивана Виноградова «Вопросы марксистской поэтики» (М., 1936, стр. 83). В ценностном аспекте проблема прекрасного специально рассматривается в некоторых работах по философии и эстетике последнего времени, в особенности в книге «О ценностях жизни и культуры» (Л., 1960) и в статье «Красота как ценность» («Философские науки», 1963, № 4) В. П. Тугаринова, в книге М. С. Кагана «Лекции по марксистско-ленинской эстетике. Ч. 1. Диалектика эстетических явлений» (Л., 1963), а также в таких трудах зарубежных эстетиков-марксистов, как статья М. Брязу «Об объективности эстетической ценности» («Cercetari Filozofice», 1938, № 6) и статья С. Моравского «О художественной ценности» («Kultura i Spoleczenstwo», 1962, № 4).
Разработка вопроса о сущности эстетического, и в частности прекрасного, под углом зрения категории ценности, на наш взгляд, может послужить дальнейшему развитию эстетической науки. Однако, с одной стороны, даже те эстетики, которые признают прекрасное в качестве эстетической ценности, часто далеко не однозначно трактуют и понятие «ценность» и понятие «красота». А с другой стороны, немало эстетиков отрицают по существу ценностный подход к проблеме прекрасного. Они полагают, что категория прекрасного обладает исключительно гносеологической природой, что в этой категории лишь отражаются природные свойства, не имеющие значения общественно-человеческой ценности и потому существовавшие в качестве эстетических до возникновения человеческого общества.
Для выяснения той или иной природы категории прекрасного нам представляется целесообразным обратиться к такому исключительно интересному, но мало изученному материалу, как этимология слов, обозначающих эту категорию.
Следует, конечно, отдавать себе отчет о возможностях привлечения этимологии для решения философско-эстетических проблем. Основоположники марксизма резко возражали против сведения содержания современных научных понятий к этимологии слов, служащих терминами этих понятий. В замечаниях на книгу А. Вагнера «Учебник политической экономии» К. Маркс отмечает, что первоначальная идентичность слов Wurde (достоинство) и Wert (стоимость) не имеет отношения к научному определению товарной стоимости. В работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» Ф. Энгельс рассматривает выведение понятия «религия» из слова religare (связывать) как «этимологические фокусы», представляющие собой «последнюю лазейку идеалистической философии».
Однако из этого нельзя заключить, что этимологическое исследование не имеет вообще какого бы то ни было научного значения. Этимология и «этимологические фокусы» — это не одно и то же. Последние, по Ф. Энгельсу, заключаются в том, что «словам приписывается не то значение, какое они получили путем исторического развития их действительного употребления, а то, какое они должны были бы иметь в силу своего происхождения». Там же, где требуется выяснить происхождение слова и его связь с другими словами, роль этимологии незаменима. А такого рода выяснение может представлять большой научный интерес не только в чисто лингвистическом плане, поскольку происхождение слова в определенной мере проливает свет на явления или отношения, первоначально названные этим словом. Так, выявляя тесную связь Wert и Wurde «по этимологическому происхождению и по смыслу», К. Маркс делает вывод о том, что «это слово относилось к вещам, продуктам труда в их натуральной форме», и лишь «впоследствии оно в неизменном виде было прямо перенесено на цены, т. е. на стоимость в ее развитой форме, т. е. на меновую стоимость…». Говоря об «эстетических свойствах» золота и серебра и о чувстве цвета как популярнейшей форме эстетического чувства вообще, К. Маркс ссылается на «Историю немецкого языка» Якоба Гримма, где была доказана «этимологическая связь названий благородных металлов с соотношениями цветов в различных индогерманских языках».
Использование этимологических изысканий при исследовании эстетического отношения человека к действительности имеет тем большее значение, что язык сам является одним из средств выражения этого отношения. И если бы удалось определить этимологию слов, которые на всех языках земли означают то же, что по-русски мы называем «красивый», «красота», «прекрасное», то перед нами предстала бы картина происхождения первоначального понятия прекрасного и, следовательно, в значительной степени его природа.
Однако вполне достоверно можно определить лишь ближайшую родословную этих слов. Итальянское bello, испанское bello, португальское belo, французское beau, английское beauty ведут свое происхождение от латинского bellus — «хороший», «прекрасный», «приятный», «милый». Румынское frumos, португальское formoso и испанское hermoso, также обозначающие «красивое», «прекрасное», образовались от латинского слова formosus — «красивый», «пригожий». Немецкое schon, шведское skori, датское skon, финское kaunis и эстонское kaunis связаны с готским словом skauns, имевшим значение «статный», «благообразный», «красивый». Русское слово прекрасный на старославянском языке означало «очень красивый». Слово же красный в смысле «красивый» (красна девица, красная площадь и т. п.) происходит от общеславянского краса (красота), имеющегося в русском, белорусском, украинском, болгарском, сербохорватском, словацком, чешском и польском языках.
Каковы же истоки тех слов, которые сами послужили основой для образования слов красивое, прекрасное в современных европейских языках? При рассмотрении этого вопроса, по свидетельству крупнейших лингвистов-семасиологов, мы можем иметь дело, к сожалению, только с вероятностными суждениями. Правда, «затерянность» первоначальных значений слов, обозначающих прекрасное, красивое сама по себе показательна. Она неоспоримо свидетельствует о глубочайшей древности этих слов и их понятийного содержания. В этом отношении понятие прекрасного существенно отличается от понятий трагического и комического, которые в большинстве европейских языков заимствованы из древнегреческого, а в последнем легко устанавливается их происхождение (оно находится в связи с возникновением трагедии и комедии как драматургических жанров). Мы не говорим уже о понятии «эстетическое», которое возникло в XVIII в., после того как А. Баумгартен ввел термин «эстетика».
Рассмотрим все же те предположения, которые делаются о происхождении слов, обозначающих «красивое» и «прекрасное» в древних языках.
Санскритское слово kalyana — «прекрасное», «целебное», как утверждает А. Вальде, имеет индоевропейский корень qal — «прекрасный», «здоровый».
По мнению А. Вальде и Э. Буазака, древнегреческое слово xalos (красивый, прекрасный) связано с санскритским kalya-h (здоровый, неиспорченный) и с kalyn-h (прекрасный). В своем труде о терминологии ранней греческой литературы проф. А. Ф. Лосев приводит основные версии этимологии древнегреческого слова. Если одни ученые (Бопп, Курциус, Фикк) производят его от санскритского kal-ja-s (готовый, здоровый), то Гебель указывает на корень scal- (гореть, пылать, блестеть). Ваничек производит это слово от корня cal- (звать, подавать голос, звучать). Некоторые исследователи также указывают на санскритское слово, от которого идет латинское cams — «приятный». Хотя проф. А. Ф. Лосев считает все эти версии спорными, вместе с тем он замечает: «На какой бы из этих этимологий ни остановиться, все они удивительным образом находят отклик в том, что дает нам история античной эстетики».
Латинское bellus, от которого образовались слова, означающие понятие прекрасного в итальянском, испанском, португальском, французском и английском языках, этимологически связано с латинским bene (хорошо, счастливо) и bonus (добрый, хороший, счастливый, удобный, приличный, полезный). В латинском языке имелись и другие слова для обозначения прекрасного, употреблявшиеся даже больше, чем bellus, для собственно эстетической характеристики: pulc(h)er — «красивый», «пригожий», «превосходный» и formosus («красивый», «пригожий», главным образом с внешней стороны). Ф. Маутер считает, что pulcher связано с fulgere (сверкать, блистать, отличаться). Существует мнение, что pulcher этимологически близко с греческим πολύχρους — «многоцветный», «разноцветный». А. Вальде предполагает связь pulcher с греческим περχυός, восходящим к индогерманскому perk- «пестрый», «цветной», «разноцветный». Что касается formosus и formositas (красота), от которых, как мы видели, образовалось румынское frumos, португальское formoso и испанское hermoso, тс родство их со словом forma (вид, красота, образец, форма) не подлежит сомнению.
Готское слово skauns, связанное с немецким, шведским, датским, финским и эстонским словами, означающими «красивое», «прекрасное», З. Фейст рассматривает как первоначально означавшее «видный», «представительный», «существенный», «значительный» (ansehnlich). А. Вальде усматривает в готском skauns индоевропейский корень qeu- (наблюдать, смотреть, слушать, чувствовать, замечать).
Помимо kaunis, заимствованного в основе из древнегерманских языков, в финском и эстонском языках существуют и другие слова для выражения отношения к прекрасному. По-эстонски ilus — «красивый», ilu — «красота». Эти слова образовались от корня ila-, который в финно-угорских языках означает «радость», «веселость», «игра», «песня», «красота», о чем сообщил автору настоящей статьи проф. П. Аристе. По-фински ilo — «радость» (в диалектах — «голос», «шум»), на ливском ila — «характер», «натура», на вепском ilo — «смех», «радость», на водском ilata — «убирать», «чистить», a iloza — «красивый». По-фински ihana — «прекрасно», a iha — «радостный», ihanne — «идеал». На эстонском же языке iha — «мечта», «желание», «жажда», «страсть».
На шведском языке, кроме skon, для характеристики прекрасного служат также слова fager и vacker. Первое слово восходит к готскому fagrs — «подходящий», «пригожий» (английское fair — «чудесный», «светлый»). Vacker происходит от древнешведского vakker, vaker — «бдительный», «быстрый», «смелый» (на нижне- и верхненемецком wacker — «доблестный», «бравый»).
На первый взгляд кажется, что русское слово прекрасный происходит от слова красный в значении «красный цвет». «Русское слово красота намекает на красный цвет», — писал Л. Саккетти. В интересной и содержательной статье Г. В. Панфилова тоже мы находим утверждение того, что слово прекрасный этимологически связано с красным цветом.
Однако этимологические исследования не подтверждают этой версии происхождения слова прекрасное. В известном труде И. И. Срезневского «Материалы для словаря древнерусского языка» приводятся тексты, свидетельствующие о том, что в древнерусском языке слово красъныи употреблялось в смысле «прекрасный», «красивый», «приятный», но не имеется ни одного текста, где бы это слово использовалось в значении «красный цвет». Как отмечает проф. П. Я. Черных, «прилагательное красный в древнерусском (как и в общеславянском) языке имело значение «красивый», «прекрасный», «светлый» и т. п.; ср. красная площадь и т. д., тогда как понятие «красный» выражалось другими словами: чървъчатый, чървленый, чърленый». И лишь в более позднее время, в эпоху образования национального великорусского языка, слово красный стало обозначать красный цвет. То, что красный в значении цвета «моложе», чем в значении «красивый», отмечает и Макс Фасмер в «Русском этимологическом словаре».
Шведский славист Гуннар Херне, также считая, что слово красный для обозначения цвета появилось позже, чем в значении «красивый», думает, что словом красный стал обозначаться цвет благодаря психологическому фактору: красный цвет является преимущественно красивым цветом. Таким образом, по этой версии эстетический смысл слова красный предшествовал его функции определения конкретного цвета.
В «Этимологическом словаре русского языка» А. Г. Преображенский приводит основные точки зрения на истоки слова «краса», от которого образовалось красный — «красивый». Одни исследователи (А. Фикк и др.) полагают, что слово краса связано с греческим πρέπω — «я виден», «я похож», с латинским corpus — «тело», с санскритским krp — «красота», с зендским — «вид», «тело», с персидским karp — «тело». Э. Бернекер считает, что оно первоначально означало «пламя», «огонь», «красный цвет», «окраска» (англосаксонское heord, латышское karset — «разогревать», литовское krosnis — «печь», латинское carbo — «уголь»). Эрих Бернекер высказывал предположение что слова со значением «зной», «жар», «блеск», «сияние», «огненное сияние» могли быть теми, от которых возникли краса, красный как для обозначения красоты, так и красного цвета.
А. Вальде считает, что слово краса содержит индоевропейский корень ker- (гореть, пылать, отапливать). По мнению М. Фасмера, краса не связано ни с латинским corpus, ни со староиндийским krp (образ, красота). Фасмер также возражает против версии Бернекера. Он полагает, что имеется родство между словом краса и старонорвежским hros — «хвала», «слава», hrosa — «хвалиться».
Однако все этимологи сходятся лишь в том, что этимология слова краса является спорной и никакое суждение на этот счет не может рассматриваться как абсолютно непререкаемое.
Помимо краса славянские языки знали еще одно слово, выражавшее отношение к красивому и прекрасному. Старославянское лепый означало «прекрасный», «хороший», «красивый», «изящный», а лепота — «краса», «красота», «пригожество». От этих слов происходит употребляющееся и в современном русском языке слово великолепный, являющееся синонимом слова прекрасное. На украинском липота — «красота», на болгарском леп — «прекрасный», лепостъ — «красота», на словенском lepsati — «украшать», на сербохорватском — «красивый», лъепота — «красота», на чешском lepy — «красивый», lepsze «благо», «добро». А. Г. Преображенский выводит эти слова от лапти — «пристойный, «приличный», «подходящий». М. Фасмер видит их первоначальный смысл в значении «приноровленный», «привязанный», «прилепленный» (sich fiigend, anschmiegend, anklebend).
Обратим внимание также на то, что образованное от лепый слово лепше означало «лучше». А с другой стороны, в современном русском языке существует отрицательная форма от лепый — нелепый, т. е. «лишенный здравого смысла», «неразумный», «бессмысленный», «несуразный». Таким образом, в словах лепый, лепота эстетическая их функция возникла на основе представления о лучшем, осмысленном, подобающем, вызывающем привязанность.
Слово изящный, которым и в современном русском языке называется определенный род красоты, первоначально в старославянском языке означало «избранный». Такое же происхождение имеет и французское слово elegant, от которого образовано слово элегантный.
Что касается слов безобразный и уродливый, которые в современном языке обозначают свойства, противоположные красивому и прекрасному, то они первоначально не использовались для эстетической характеристики. В древнерусском языке слово безобразие возникло в качестве семантической кальки по типу слов deformitas — «не имеющий образа», «лишенный образа». Но употреблялось это слово и производные от него для выражения отрицательного отношения в моральном плане: безобразити — «неприлично», «непристойно». Слово уродивый в древнерусском языке означало «глупый», «неразумный», «безумный», а урод — «глупец», «безумец», уродный — «неразумный», «глупый», «ничтожный». Не имеется каких-либо свидетельств того, что это слово до XVI в. использовалось в эстетическом смысле. Тот факт, что затем слова безобразный и уродливый стали обозначать противоположность красивому и прекрасному, показывает важность для понятия красоты таких признаков, как образность, образ, нормальность, соответствие определенному роду явлений.
Любопытно отметить, что и в других славянских языках имеются слова, обладающие эстетическим значением и содержащие корень род. Украинское урода характеризует качество красоты, главным образом физической. Уродлйвий — «красивый», «пригожий» (а не в эстетическом значении «способный», «даровитый»). Польское uroda — «красота», «краса», «статность». Но если в русском языке приставка у придавала словам урод, уродливый отрицательное эстетическое значение, то, как мы видим, в украинском и польском языках дело обстоит как раз наоборот. Здесь приставка у имеет положительное значение, как и в русских словах уродить, урожай. В словаре И. И Срезневского упоминается слово уродство также в смысле «роскошь» (т. III, стр. 1256). В. Даль в «Толковом словаре» пишет об употреблении на юге и западе урода и значении «рост», «стан», «стать», «наружность», «вид», «образ» (т. IV, 1912, стр. 1058). А в белорусском языке и сейчас слово урода обладает одновременно как отрицательным (урод), так и положительным смыслом (природа, натура, характер).
Итак, мы видим, что очень многое в вопросе об этимологии слов, закрепляющих понятия красивого и прекрасного, еще неясно и спорно. Однако достойным внимания является то обстоятельство, что предположения об этимологии этих слов, делаемые исследователями на материале различных языков, во многом однотипны. Это, нам думается, свидетельствует о существовании единой закономерности образования слов красивое и прекрасное, контуры которой угадываются лингвистами-семасиологами. Как отмечает проф. В. А. Звегинцев, «процессы, обусловленные историко-общественными причинами, наглядным образом проявляются в случаях параллельного развития лексики разных языков. Наряду с различиями, свойственными отдельным языкам, всегда обнаруживаются сходные черты, которые никак нельзя отнести за счет генетических связей. Появление этих черт коренится в тождественности исторических и культурных условий, вызывающих сходные направления в процессах создания новых слов и смыслового развития старых слов». Это в полной мере относится к процессам создания слов, обозначающих коренные категории эстетического отношения человека к действительности, сущность которого однотипна у всех народов.
На наш взгляд, даже те предположения, которые делаются относительно этимологии слов красивое, прекрасное, позволяют прийти к некоторым выводам, имеющим существенное значение для понимания категории прекрасного. По мнению лексикологов, слова, выражающие отношение человека к прекрасному, происходят подчас от слов, обозначающих те свойства предметов и явлений, которые сильно действуют на зрительные или на слуховые ощущения (гореть, пылатъ, сверкать, блистать, многоцветный, разноцветный, пестрый, цветной, вид, видный, пламя, огонь, подавать голос, звать, звучать). Древние мексиканцы, говорившие на языке нагуатл, определяли красоту дифразизмом «ин Чалчигуитл ин кэтцалли» (яшма и тонкие перья).
Однако из этого нельзя заключить, что понятие красоты рождено для обозначения лишь внешних, чувственно воспринимаемых свойств предметов и явлений. В ином случае было бы вообще непонятно, зачем возникло понятие красоты, прекрасного, если бы оно ничего не добавляло бы к значениям тех слов, которые уже существовали для характеристики конкретно-чувственных свойств явлений и вещей. Этимология слова прекрасное вполне подтверждает это соображение. Она как раз показывает, что слова красивое, прекрасное также связаны с теми словами, которые выражают отношение человека к действительности, как практическое (здоровый, неиспорченный, заслуживающий предпочтения, хороший, удобный, подходящий, быстрый, смелый, доблестный, хвала, слава, пристойный и др.), так и эмоциональное (приятный, чувствовать, радость, веселость). Предположения об этимологии слов красивый, прекрасный, по нашему мнению, говорят о том, что эти слова-понятия возникли как бы на пересечении двух потоков слов и значений: во-первых, слов и значений, определяющих вещественные свойства предметов и явлений; во-вторых, слов и значений, выражающих практическое и эмоциональное, а следовательно, ценностное отношение человека к этим предметам и явлениям.
По-видимому, при образовании слов со значением «красивое», «прекрасное» осуществлялась следующая закономерность. В одних языках слова, обозначавшие конкретно-чувственные свойства предметов, воспринимаемые зрением и слухом, стали также выражать практическое и эмоциональное, а вместе с тем и ценностное отношение к этим предметам. В других языках мог иметь место обратный процесс: слова, выражавшие ценностное отношение человека к действительности, стали одновременно характеризовать и сам предмет этого отношения. Возможно также, что при образовании слов красивое, прекрасное происходило скрещивание этих двух типов слов. Как отмечает крупный итальянский лингвист В. Пизани, «каждое новое слово является до некоторой степени результатом скрещения двух или нескольких прежде существовавших слов».
В подтверждение этих соображений можно рассмотреть достоверно определяемую этимологию слов, которые в современных языках входят в понятийное поле прекрасного.
Одним из таких слов является гармония, в которой многие философы, эстетики, искусствоведы усматривали сущность красоты и которое часто употребляется в языке как синоним слова прекрасное. По единодушному мнению А. Вальде, Педерсена, Прелльвица, Л. Мейера, Мерингера, разделяемому также проф. А. Ф. Лосевым, греческое слово άρμουία происходит от корня ar-, означающего «связывание», «привязывание», «объединение», «соответствие». Отсюда первоначально άρμουία — «стык», «шов», «соединение», «союз». «В Древней Греции термин «Гармония», — читаем мы в «Философской энциклопедии», — непосредственно связывался с человеческой практикой. У Гомера гармония означает либо скрепы для досок вроде гвоздей или брусьев, либо «согласие», «договор», «мирное сожительство» людей». Эмиль Утиц отмечает, что «первоначально гармония для греков ни в коем случае не была эстетической категорией». Еще для Аристотеля «гармония есть некая пропорция смешанных частей или связь». Аристотель считал, что «правильнее всего говорить о гармонии по отношению к здоровью и вообще по отношению к телесным достоинствам, чем по отношению к душе». Но несмотря на этот «запрет», понятие «гармония» стало употребляться (особенно у стоиков) не только по отношению к телесному, сделавшись важной эстетической категорией, характеризующей красоту и в телесном и в духовном ее проявлении.
В русской народной поэзии можно встретить слово пригожий, т. е. «красивый», «миловидный», «изящный». Пригожество — «красота», «миловидность». Генетическая связь слов пригожий, пригожество со словами, обозначающими практическое отношение, — пригодный, гожий, годный и т. п. — очевидна. Кстати, и само слово прекрасное как в русском, так и во многих других языках в современном словоупотреблении выступает не только в эстетической функции, но и для выражения чисто практической пригодности, полезности и в этом смысле тождественно словам хорошее, отличное (прекрасный желудок, прекрасная система отопления, прекрасный климат и т. д.).
Эти лингвистические факты показывают, что образование слов, закрепляющих важнейшие эстетические категории и прежде всего прекрасное, происходило в соответствии с закономерностью, отмеченной Г. В. Плехановым: «…человек сначала смотрит на предметы и явления с точки зрения утилитарной и только впоследствии становится в своем отношении к ним на эстетическую точку зрения».
Возможно, конечно, и то, что слова, обозначающие категорию прекрасного, как об этом говорят некоторые этимологические предположения, возникли в тех или иных языках из слов, не выражающих непосредственно практическое отношение человека к миру.
То, что источники происхождения слов красивое, прекрасное могли быть самыми разнообразными, показывает, помимо этимологии, и следующее соображение. Известный чешский языковед Отто Духачек в своей книге «Понятийное поле прекрасного в современном французском языке» обращает внимание на то, что в современном французском языке понятие прекрасного выражается часто и такими словами, которые «исконно относятся к другим понятийным (смысловым) кругам». «Прекрасное» могут обозначать слова, относящиеся к области сверхъестественного (charme, feerique, merveille, divin, celeste) или означающие «блеск» и «сияние» (splendeur, eclai), «величие», «богатство», «власть» (grandiose, magnifique sompteux), «гордость» и «знатность» (superbe, noble), «устроение» (apparat), «законченность» и «совершенство» (parfait). Причем, как отмечает Духачек, «большинство слов из этих смысловых кругов, если они используются для обозначения красоты, выражают красоту высшей степени». Заметим, что то же самое имеет место и в других языках, в частности в русском. И по-русски в качестве синонимов слова прекрасное употребляются слова чудесное и божественное, блестящее и ослепительное, грандиозное и роскошное, совершенное и дивное и т. п.
Использование в современных языках слов, прямо не относящихся к эстетической сфере, как синонимов красивое и прекрасное раскрывает как бы механизм возникновения в далеком прошлом самих слов красивое, прекрасное, показывая, как на основе понятий другого рода появились собственно эстетические понятия и обозначающие их слова. «Механизм» этот заключается в том, что «внеэстетическое» слово, исходя из своего непосредственного значения, «подымается» над ним и начинает выражать как определенные свойства явлений, так и человеческое отношение, исполненное радостного изумления, иначе говоря, ценностное отношение. На самом деле, например, слова блистательное и ослепительное в прямом смысле говорят о том, что блестит, ослепляет своим блеском. Однако при использовании этих слов для эстетической характеристики прямой их смысл становится метафорическим, когда, скажем, игру скрипача называют блистательной или внешность девушки ослепительной. Так, по всей вероятности, могли возникнуть слова прекрасное и красивое в тех случаях, когда исходными словами были слова, определяющие качества и свойства явлений, интенсивно воздействующих на зрение, слов типа блеск, сияние, пестрый и т. п.
Но даже если слова красивое, прекрасное появились в иных языках на основе слов, прямо не относящихся к практике людей, а называющих конкретно-чувственные свойства явлений и предметов, то и тогда этот процесс не мог совершаться иначе, чем в ходе общественно-исторической практики. Ведь именно в практике образовывались и выявлялись многообразные связи между естественными свойствами предметов и мироощущением общественного человека, благодаря тому, что в практике же возникает и обнаруживается общественно-человеческая ценность этих свойств. Новые слова, содержащие эстетический смысл, и «закрепили» отношение людей к определенным конкретно-чувственным свойствам предметов и явлений как к ценностям, а не просто как к чисто природной данности.
Материалы по этимологии слова прекрасное, которыми мы располагаем, позволяют усматривать в категории прекрасного не только гносеологический аспект (отражение некоторых свойств и сторон действительности), но и аспект ценностный — выражение в категории прекрасного идейно-эмоционального отношения к свойствам и сторонам действительности как особым ценностям. Более того, тенденция смыслового развития слов, обозначающих понятие прекрасного, заключается во все большем обогащении ценностного смысла этих слов, особенно путем насыщения их этической значимостью. Если бы категория прекрасного не обладала ценностной природой, то в ней бы не проявлялось единство эстетического и этического.
В китайском языке существуют два очень древних иероглифа мэй и шань. Как отмечает исследователь древнекитайской эстетики В. А. Кривцов, «генетически близкие друг к другу, эти иероглифы отразили первые представления китайцев о прекрасном. Причем понятие мэй со временем все более приобретало значение прекрасного по форме, а понятие шань прекрасного по содержанию, добродетельного». По свидетельству автора статьи о концепции прекрасного в индийской эстетике В. Рагхавана, «слово Kalyana, которое означает хорошее и благоприятное, первоначально передавало отношение к прекрасному. S’obha и S’ubha, так же S’ri и S’reyas, означают красоту и добро и оба, в том и другом случае, происходят от того же самого корня». В древнегреческом языке слово χαλός значило не только «прекрасный», но и «благородный». Затем же это слово соединилось со словом ‘άγανόζ — «хороший», «благой», в результате чего образовалось новое эстетически-этическое понятие χαλός’άγανόζ, выражавшее различные типы классического идеала.
Интересно обратить внимание на то, что итальянское bello, испанское bello, португальское belo, французское beau и английское beauty ведут свое происхождение не от латинского слова puncher, соответствовавшего им по значению, а от bellus, употреблявшегося в народном языке и обладавшего ярко выраженной этической генеалогией (напомним, что оно этимологически связано с bene и bonus). Не случайно в современном французском языке, как пишет О. Духачек, «понятие красоты касается не только области смысловой, но и интеллектуальной, моральной, социальной и т. д.». В румынском языке frumos происходит от латинского formosus. Однако если по-латыни formosus характеризовало лишь внешнюю красоту, то румынское слово frumos говорит не только о красивом, но и хорошем, похвальном. Л. Н. Толстой в своем эстетическом трактате «Что такое искусство?» делает следующее наблюдение: «Во всех же европейских языках, в языках тех народов, среди которых распространено учение о красоте как сущности искусства, слова «beau», «schon», «beautiful», «bello», удержав значение красоты формы, стали означать и хорошество — доброту, т. е. стали заменять слово «хороший»».
Если, по словам Л. Н. Толстого, первоначально по-русски под словом красота подразумевалось «только то, что нравится нашему зрению», то «наблюдение над тем значением, которое имеет слово «красота», «красивый» в нашем языке так же, как и в языках народов, среди которых установилась эстетическая теория, показывает нам, что слову «красота» придано этими народами какое-то особенное значение, именно — значение хорошего».
В народном творчестве понятие красоты издавна заключало в себе и этический смысл. «В творчестве истинно народном, — отмечал А. М. Горький, — эстетика — учение о красоте — всегда тесно связана с этикой — учением о добре».
Рассмотренные данные об этимологии слов, обозначающих категорию прекрасного, неоспоримо свидетельствуют о ее ценностной природе. Она возникла не просто для констатации существования тех или иных свойств и сторон действительности, но для характеристики их значения в человеческой жизни, их ценности для человека и общества.
Однако признание ценностной природы категории прекрасного не исключает необходимости также гносеологического ее рассмотрения. Важно только при этом не забывать о ценностной природе понятия прекрасного. На наш взгляд, равно односторонне и неправильно подходить к прекрасному либо исключительно гносеологически, игнорируя ценностную природу его понятия, либо исключительно аксиологически, пренебрегая отражательной и познавательной функцией этого понятия.
Понятие прекрасного, как и любое другое понятие, имеет свой предмет отражения. Поскольку это понятие обладает ценностной природой, то его предметом является ценность. Объективно прекрасное и есть ценностное свойство явлений, их ценность. В понятии же прекрасного эта ценность отражается в ее оценке. Понятие прекрасного безусловно представляет собой единство объективного и субъективного, в нем ценность выражается через оценку. Но отсюда не следует, что ценность и оценка — это одно и то же.
Различие между ценностью и оценкой заключается в том, что ценность объективна, ибо она образуется в процессе общественно-исторической практики, выступающей, по словам В. И. Ленина, «и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку». Оценка же есть выражение субъективного отношения к ценности и поэтому может быть как истинной (если она соответствует ценности), так и ложной (если она ценности не соответствует). Проблема истинности или ложности субъективных оценок в зависимости от их отношения к объективным ценностям и возникает в результате гносеологического подхода к ценностным понятиям.
Пользуясь категориями «объективное» и «субъективное», никогда не следует забывать диалектическую подвижность этих категорий и их соотносительность. Конечно, если человека и общество рассматривать в качестве субъекта, а природу — в качестве объекта, то сама ценность может считаться объективно-субъективной, поскольку она возникает во взаимодействии природы, с одной стороны, и человека и общества, с другой. Но вместе с тем ценности объективны как выражение объективной стороны общественно-человеческой практики. В «Философском словаре» совершенно правильно утверждается, что марксистский подход к учению о ценностях основан «на признании объективного характера социальных, научных, моральных, эстетических и др. ценностей». И безусловно очевидно, что в гносеологическом аспекте ценность является объективной, оценка же — субъективной.
Сказанное выше об отношении ценности и оценки, как нам представляется, характеризует также взаимоотношение прекрасного как объективной ценности и ее субъективной оценки, осуществляемой в процессе эстетического восприятия и переживания эстетическим вкусом и идеалом. Категория прекрасного возникла и служит для оценки ценности. Таким образом, ее гносеологическая функция неотъемлема от ее ценностной природы.
Автор: Л. Н. Столович
