Мы рассмотрели те методологические особенности, которые характерны для редукционистского подхода к исследованию целостного объекта.
Прежде чем перейти к описанию методов ирредукционистского исследования, следует подчеркнуть, что его специфика заключается в своеобразных приемах расчленения изучаемого целого. Таким образом, перед нами встает задача охарактеризовать применяемые в научном мышлении методы расчленения объектов в той мере, в какой через них в конкретном научном исследовании реализуется редукционистская или ирредукционистская установка. Для решения этой задачи необходимо обратиться к рассмотрению некоторых аспектов проблемы части и целого. Как уже указывалось, обычно данная проблема выступает в форме противопоставления принципа аддитивности, согласно которому целое равно сумме частей, и принципа супераддитивности, гласящего, что целое больше суммы частей. На первый взгляд, вполне естественно рассматривать принцип аддитивности как одно из воплощений редукционизма, а принципу супераддитивности ставить в соответствие ирредукционистскую установку. Однако на деле этот вопрос оказывается значительно более сложным, и решается он в зависимости от того, как понимается принцип супераддитивности и какое содержание вкладывается в термин «часть».
Позиция, при которой целое рассматривается как простая сумма частей, характеризуется тем, что в качестве единственно реального признаются части; при этом отрицается возможность того, что целое, составленное из этих частей, может существовать в соответствии со своими специфическими законами. Центральная проблема, на решение которой ориентирован весь познавательный процесс, руководствующийся такой предпосылкой, заключается в объяснении природы данного сложного объекта исключительно на языке свойств частей этого объекта.
Реальное познавательное движение логически может идти лишь в одном направлении — от частей к целому, ибо нет ничего в целом, чего бы не было в частях. Теоретический результат каждого относительно законченного этапа исследования для методологии, основывающейся на принципе аддитивности, можно представить в форме высказывания, устанавливающего однозначное соответствие между одним из подмножеств множества свойств частей и некоторым подмножеством множества свойств целого. Таким путем, в конечном счете, должно быть исчерпывающе описано все множество свойств целого. В той мере, в какой сами части при этом выступают в исходных представлениях в виде целостных образований, подобный подход действительно оказывается редукционистским.
Сторонники этого подхода нередко говорят о том, что, утверждая несводимость целого к частям, их оппоненты неизбежно должны вводить некий мистический принцип целостности. Действительно, из истории науки мы знаем, что для объяснения феноменов целостности иногда использовались такие мистические факторы, как «энтелехия», или «народный дух», или им подобные. Однако в общем случае отнюдь не ясно, почему, скажем, организм является менее реальным, чем отдельная клетка, или сама клетка, чем входящие в нее молекулы. Иными словами, логически последовательное проведение принципа «целое равно сумме частей» требовало бы объяснять все явления реальности через движение элементарных частиц.
С целью обойти эту трудность иногда пытаются найти некоторые объективные основания для того, чтобы расчленить всю реальность на ряд слоев, или уровней, а в пределах каждого из них выделить элементы, к которым должны быть сведены все явления этого уровня. Применяемый при этом ход мысли вполне правомерен постольку, поскольку он отражает реальное движение научного познания. Мы убедились в этом, рассматривая развитие представлений о биологической эволюции.
Было бы, однако, неверно считать выделяемые таким образом уровни чем-то раз и навсегда данным, т. е. онтологизировать те расчленения, которые имеют смысл лишь в соотнесении с достигнутым наукой уровнем знаний об окружающем мире. Можно привести множество примеров того, как с развитием науки изменялись воззрения относительно границ и элементов каждого уровня.
Целое и части: принцип супераддитивности
Доходящая до крайности трактовка постулата о сводимости целого к частям порождает свою противоположность — редукционистское истолкование принципа «целое больше суммы частей». При этом имеется в виду, что целое в конечном счете однозначно детерминирует части. Оно логически предшествует частям, т. е. только исходя из него можно объяснить части.
Интересно, что здесь мы обнаруживаем в перевернутом виде те же предпосылки, на которые опирается суммативный подход. Единственной реальностью признается теперь уже целое, а не его части. О. Конт, последовательно проводивший такую схему в своей социологической системе (для него отдельный индивид является лишь абстракцией), в конце концов пришел к тому, что единственно существующим стал считать человечество всех времен и народов. В социологической концепции Л. Гумпловича индивид оказывается не более чем органом, посредством которого действует социальная группа. Логическим пределом проведения этого принципа явилась «синтетическая типология» фон Мейера-Абиха, «главная идея которой состоит в том, что вся природа есть активное и творческое целое, некий сверх-сверх-организм, а различные области «реальности» — его органы». Общим же для обоих подходов является априорное отрицание специфики, внутренне присущей исследуемому уровню целостности. В некотором смысле и этот подход, несмотря на провозглашаемый примат целого над частями, базируется на принципе аддитивности, имеющем, правда, иной вид — «сумма частей равна целому», поскольку здесь принимается в качестве предпосылки, что нет ничего в частях, чего не было бы в целом.
Таким образом, проводимый в крайней форме принцип супераддитивности оказывается обоснованием не ирредукционистского подхода, а иной формы редукционизма. Как известно, тезис о примате целого над частями неоднократно использовался для оправдания крайне реакционных, тоталитаристских идеологий и политических режимов (достаточно вспомнить в этой связи хотя бы идеологов фашизма), что иногда делает его весьма непопулярным. Однако все зависит не от самого принципа, а от его истолкования.
В холистских философских и социологических системах положение «целое больше суммы частей» необоснованно применялось в качестве исходного постулата, не требующего доказательства и априорно справедливого для всех случаев. На самом же деле примат целого над частями в каждом конкретном случае должен быть доказан в процессе исследования того или иного объекта. После того, как такое доказательство проведено достаточно убедительно, этот принцип может играть эвристическую роль, помогая строить гипотезы о тех или иных свойствах изучаемого объекта. В ходе дальнейшего исследования каждая из этих гипотез, очевидно, требует такого подтверждения, которое не зависело бы от принципа супераддитивности.
Но здесь мы переходим уже к другому значению принципа супераддитивности. В этом значении он приобретает иную методологическую направленность и сопоставляется уже не с принципом аддитивности, а с принципом субаддитивности, согласно которому целое меньше суммы частей. В таком случае прежде всего имеется в виду то, что данное целое нельзя объяснить, исходя из составляющих его частей. (При редукционистской трактовке принципа супераддитивности к этому добавлялось также и то, что части могут быть объяснены из целого.). В подобном виде принцип супераддитивности оказывается значительно менее «сильным» утверждением, поскольку он не предписывает какой-то путь исследования, а только указывает на недостаточность одной из схем редукции.
Содержание принципа супераддитивности, однако, не сводится лишь к этому чисто отрицательному моменту: утверждение о том, что целое больше суммы частей, включает также мысль об относительной независимости целого от частей. Существует либо некоторая возможность изменения свойств или состояний частей, не сказывающегося на состоянии целого, либо возможность существования целого в его специфике, своеобразии при достаточно глубоких изменениях составляющих частей. Иными словами; не удается установить однозначного соответствия между изменениями частей объекта и изменениями самого объекта.
Сказанное позволяет развить обрисованную выше схему взаимодействия редукционистской и ирредукционистской установок. Оправданность использования той или иной установки определяется степенью расчлененности, познанности объекта. Допустим, что на некоторой стадии исследования удается выявить однозначную зависимость свойств целого от свойств частей, но последующее углубление познаний об объекте приводит к тому, что это соответствие нарушается. Естественно, что при этом на месте принципа аддитивности, соответствующего в данном случае редукционистской установке, выступает принцип супер аддитивности, выражающий недостаточность редукции. В дальнейшем, однако, соответствие может быть восстановлено, но уже на ином, более глубоком уровне.
Впрочем, по отношению к этому движению как редукционизм, так и его противоположность являются довольно формальными характеристиками, при посредстве которых только задним числом можно зафиксировать сложившуюся ситуацию. Дело в том, что в каждом конкретном случае почти невозможно установить, в каком направлении развертывается в данное время познание объекта — либо в сторону установления однозначного соответствия между частями и целым, либо в сторону углубления разрыва. Поскольку же какой-либо из этих принципов считают обязательной нормой, он, как мы видели, становится препятствием, если берется в отрыве от реально происходящего исследовательского движения.
Целое и части: принцип субаддитивности
Рассмотрим теперь такие ситуации, по отношению к которым оказывается справедливым применение принципа субаддитивности. Говоря о том, что целое меньше суммы частей, мы прежде всего имеем в виду невозможность выведения данных частей из объемлющего их целого. Таким образом, здесь принцип субаддитивности выступает как констатация того, что в каком-либо конкретном случае редукция по схеме супераддитивности, понимаемой в «сильном» смысле, несостоятельна. Иными словами, если исходить из объемлющего целого, то данную часть не удается объяснить во всей ее специфике; принципы, конструирующие ее, не должны привноситься из этого целого. Следует отметить, что мы отнюдь не рассматриваем здесь такие целые, которые являются чисто суммативными, механическими агрегатами, составленными из целостных частей. Напротив, оба уровня должны мыслиться как уровни целостности.
Далее, в несколько измененном виде здесь справедливо то, что говорилось о принципе супераддитивности в «слабом» смысле: части относительно независимы от целого, т. е. изменение целого не влечет с необходимостью изменения каждой из частей. По аналогии с предыдущим случаем можно сказать, что не удается установить зависимости, при которой каждому изменению объемлющего целого однозначно соответствуют те или иные изменения каждой из частей.
Помимо указанных, в целом достаточно абстрактных оснований, применение принципа субаддитивности оправдывается и тем, что он приложим к исследованию значительно более конкретных проблем. Рассмотрим, в частности, ситуацию, типичную для задач инженерного проектирования. Характерной особенностью ее является то, что процесс разработки начинается с задания исходных требований; на основе этих требований должна быть выполнена та или иная совокупность конструкций. Единственное ограничение, налагаемое на эти начальные условия, сводится к тому, чтобы задаваемые параметры были взаимно совместимыми, т. е. логически не противоречили друг другу.
Но в процессе инженерной разработки, естественно, центральной становится проблема подбора тех частей или подсистем, совместное функционирование которых в рамках целого обеспечило бы выполнение поставленных заказчиком требований. В свою очередь, каждая подсистема также проектируется на основе параметров, задаваемых исходя из ее функций по отношению к целому, и т. д. По мере того как в процессе разработки осуществляется переход от заданных параметров к принципиальной схеме конструкции, которая может реализовать эти параметры, выясняется, что конструкция может быть работоспособной лишь после выполнения целого ряда дополнительных условий. Каждое из этих условий, как правило, вызывает необходимость соответствующего конструктивного оформления; при этом на конструкцию в целом налагаются все новые требования, идущие уже не от заданных параметров, но от конкретной реализации.
В конечном счете возможна такая ситуация, когда эти вторичные условия, условия работоспособности конструкции, налагают ограничения, заставляющие изменять исходные параметры конструкции. Нам здесь важно отметить, что в рамках той или иной конкретной реализации требования, налагаемые частями конструкции и условиями их совместной работы, оказываются более сильными, более жестко ограничивающими, чем исходные требования, предъявляемые к целому; в этом смысле они сами становятся исходными, тогда как параметры, интересующие заказчика, становятся выходными данными, обусловленными конструктивным воплощением. Таким образом, в данной ситуации сумма частей (части в совокупности) оказывается предшествующей целому: прежде чем будет функционировать целое, должны быть обеспечены условия функционирования частей.
Но сказанное справедливо не только для чисто инженерных задач. Ведь и в научной практике имеет место подобная схема исследовательского движения, тем более что появление кибернетики, бионики и т. п. направлений исследования привело к некоторому сближению инженерного и научного образов мышления. Рассмотрим, например, характерную для изучения сложных систем проблему построения из некоторой совокупности целостных объектов одного уровня нового целостного образования, существующего по принципиально иным, специфическим законам — т. е. такого образования, которое несводимо к составляющим его частям. В качестве конкретных примеров здесь можно указать на проблему генезиса многоклеточных организмов из одноклеточных, на проблемы особи и популяции в биологии.
Характерным для подобных случаев является то, что сами части выступают как целостности, обладающие своими специфическими особенностями. Поэтому их нельзя полностью ни понять, ни объяснить (нельзя вывести), исходя только из включающей их системы.
Разберем один пример. В работах по кибернетике и особенно по бионике часто рассматриваются гомеостатические механизмы регулирования. При этом в качестве образца выступают описанные в физиологии механизмы, с помощью которых обеспечивается постоянство тех или иных параметров живого организма, например механизмы поддержания температуры крови в относительно узких пределах. Указывается, что в ходе длительного процесса эволюции организм достиг совершенства в приспособлении к окружающей среде. Так, существуют механизмы (дрожание, сжатие для уменьшения поверхности соприкосновения со средой и т. п.), благодаря которым при понижении температуры среды температура организма остается относительно постоянной. Считается, что подобные механизмы саморегулирования являются эталоном, к которому должен стремиться инженер, проектирующий сложные системы.
Можно заметить, однако, что здесь идет речь о функциональном совершенстве, т. е. приспособленности структурно выделенных единиц для выполнения соответствующих функциональных потребностей организма. Но если рассматривать сами функции, то едва ли уместно говорить о совершенстве, ведь функция поддержания температуры крови, например, обслуживается значительным числом механизмов. Но не будь такой функциональной потребности (логически можно представить, что поддержание температуры крови не является жизненной необходимостью для высшего организма) и эти механизмы были бы излишними.
При их отсутствии возросла бы надежность функционирования организма, поскольку каждый механизм регуляции может отказать, оказаться неисправным. Разве не был бы более совершенным такой организм, в, котором вероятность нарушений в работе отдельных органов и систем меньше? Ведь сама необходимость поддерживать температуру крови ограничивает возможности существования организма, является условием возникновения всякого рода расстройств, помех.
Очевидно, дело в том, что организм, как и любая другая целостность, строится на базе того, что есть, а не того, что нужно в соответствии с каким-либо идеальным проектом. По классификации де Латиля-Лема в данном случае мы имеем дело с системами, которые несвободны в выборе «строительного материала» для себя, т. е. этот выбор ограничен. В этом смысле мы говорим о системах, которые меньше суммы составляющих их частей, поскольку природа частей накладывает существенные ограничения на целое. В данной ситуации целое не создает себе частей, но строится из того, что уже существует. Конечно, эти части могут обладать большей или меньшей изменчивостью, в конце концов именно эта изменчивость и позволяет им становиться частями общего целого, но при этом они все-таки должны сохранять свою целостность, оставаться собой, иначе просто не будет ни их, ни самой включающей их системы.
Таким образом, здесь недостаточно рассмотреть чисто логические возможности и ограничения, необходимо исследовать и ту степень определенности, которую целое получает вследствие того, что оно воплощается через посредство конкретных, материальных составляющих частей. Можно сказать, что субординации, т. е. подчинению частей целому, логически предшествует координация в качестве условия, только и делающего возможной субординацию.
Есть еще одно, довольно очевидное, основание, делающее правомерным использование принципа субаддитивности. Дело в том, что существуют такие целые, для частей которых вхождение в состав целого отнюдь, не является исчерпывающей характеристикой. Так, например, некоторые человеческие группы можно рассматривать как целостности. При этом в качестве части такого целого может выступать отдельный индивид. Но этот же индивид, как известно, является членом нескольких групп. Индивид, таким образом, есть нечто большее, чем только член той или иной группы.
Пользуясь языком кибернетики, можно сказать, что разнообразие совокупности членов группы больше разнообразия группы как целостной системы; в этом смысле процесс объединения индивидов в группу есть ограничение разнообразия. Таким образом, исследование группы не должно. в своих предпосылках ограничиваться принципом супераддитивности — наряду с ним необходимо иметь в виду и принцип «целое меньше суммы частей».
Части целого и функциональные подсистемы
Для «понимания соотношения между принципами аддитивности и неаддитивности существенно также более точно определить возможные способы расчленения исследуемого объекта. Необходимо различать два типа расчленения: во-первых, когда исходный сложный объект расчленяется на такие составляющие, которые сами выступают как целостности. Именно этот способ расчленения рассматривался нами до сих пор. В таком случае сам процесс расчленения не имеет внутреннего предела — ведь каждая из частей в принципе может быть снова расчленена на части, являющиеся целостностями. Нижний предел расчленения здесь определяется в конечном счете тем, какие мельчайшие части могут рассматриваться с точки зрения существующих в данное время научных представлений как целостности. Отметим еще, что именно при таком типе расчленения правомерна постановка проблем неаддитивности.
Принципиально отличным от рассмотренного представляется другой тип расчленения, который мы назовем функциональным расчленением. Его схема в самом общем виде такова: задается набор функций, или функциональных, потребностей рассматриваемого целого; тем или иным путем показывается или просто постулируется, что удовлетворение этих потребностей является необходимым и достаточным условием для поддержания существования данного объекта (системы). Далее этот набор функций становится основанием для расчленения целого; при этом каждая функция обслуживается отдельной структурной составляющей системы — мы будем называть такую составляющую не частью, а подсистемой.
Поскольку, с одной стороны, набор функций фактически выступает в ходе исследования как заместитель объекта и, с другой стороны, он же является единственным основанием для расчленения объекта, постольку здесь необходимо выполняется принцип аддитивности, т. е. система исчерпывающим и однозначным образом представлена в своих структурных составляющих. Очевидно, проводимое таким образом расчленение отнюдь не необходимо должно совпадать с расчленением на части в определенном ранее смысле — подобное совпадение, вообще говоря, может быть не более чем случайностью.
Следует отметить принципиальное отличие рассматриваемой схемы функционального расчленения от логики функционального анализа (которая, в частности, используется представителями антропологического функционализма). Если при функциональном расчленении исходными являются функции и уже через них задается структура, то функциональный анализ, напротив, исходит из того, что структурные единицы уже выделены как целостности. Основное содержание исследования в этом случае состоит в выявлении того, насколько та или иная структурная единица, т. е. та или иная часть, функциональна по отношению к целому, в какой мере ее функционирование способствует или препятствует поддержанию существования целого.
В более общем случае, однако, может исследоваться и проблема функциональности целого по отношению к части в таком, например, виде какие функциональные последствия имеет для данного индивида вхождение в данную группу? Первым в четкой форме применил логику функционального анализа при исследований целостности живого организма американский физиолог У. Кэннон. См. W. В. Cannon. The Wisdom of the Body. New York, 1932.
Характерной чертой функционального расчленения является то, что оно в принципе может опираться лишь на один уровень целостности. В самом деле, ведь структурные единицы, или подсистемы, выделенные при таком расчленении, не могут рассматриваться сами по себе, как независимые сущности, они обязательно должны быть соотнесены с целым.
В этом смысле можно сказать, что здесь целое логически предшествует частям. И при исследовании взаимодействия подсистем целое всегда «имеется в виду»; оно представляет «систему отсчета», в контексте которой только и можно осмысленно говорить о подсистемах и об их взаимодействии. Описанное нами функциональное расчленение является одним из тех исследовательских методов, которые характерны для ирредукционистского подхода к объекту.
В современной науке применяются и другие методы вычленения элементов в целостных системах, позволяющие проводить ирредукционистскую установку. Укажем в этой связи, например, на метод, разработанный первоначально в структурной лингвистике и состоящий в том, что элементы задаются и определяется не «сами по себе», а через их отношение друг к другу и ко всей системе. См., например, М Н. Грецкий. Французский структурализм. М., «Знание», 1971.
В этом состоит принципиальное различие между расчленением объекта на целостные части и расчленением его на функциональные подсистемы. Интересен тот факт, что специальная методологическая разработка и осознанное использование функционального расчленения начинают осуществляться лишь в современной науке, причем в самых разных ее областях. Это является одним из свидетельств того, что, вопреки утверждениям своих иррационалистических критиков, наука в процессе своего развития обогащается все новыми методами, позволяющими исследовать и теоретически объяснять природу целостных объектов.
Конечно, в ходе последующего анализа, когда встает вопрос о том, какие образования выполняют ту или иную функцию по отношению к данному целому, функциональное расчленение неизбежно дополняется расчленением на части в указанном ранее смысле. Однако в общем случае каждая часть, поскольку она сама является целым, не может быть исчерпывающе объяснена, если сказать, что она выполняет какую-то функцию — ведь она, как правило, выполняет не одну, а несколько функций по отношению к исходному целому; помимо этого, она находится в функциональных взаимоотношениях с другими целыми. Если же эти моменты игнорируются, если каждую часть рассматривать только с точки зрения ее функции по отношению к целому, то в той мере, в какой считается, что часть при этом описана исчерпывающим образом, неизбежно возникает совершенно неоправданный оттенок телеологизма.
Дело в том, что исследование здесь ведется с точки зрения исходного объекта, по поводу этого объекта; следовательно, мы сразу отказываемся от претензий на то, чтобы выявить специфику части, поскольку таковая имеется, т. е. те существенные черты, которые характеризуют саму данную часть как целостность. Часть нас интересует лишь постольку, поскольку она имеет отношение к исследуемому целому.
Заканчивая рассмотрение проблемы части и целого, подчеркнем следующее. Во-первых, расчленение целого на части руководствуется представлениями о целостности как исходного объекта, так и выделяемых частей. В этом случае понятие целостности выступает в функции общеметодологического постулата. Вне зависимости от того, в каком контексте проводится расчленение — с редукционистской направленностью или без нее, — оно неизбежно опирается на представления о целостности, регулируется ими. Во-вторых, в функциональном расчленении, равно как и при задании элементов через их взаимоотношения, понятие целостности, помимо этого, играет еще и роль принципа конкретной методологии. Ведь сами эти процедуры могут проводиться лишь в том случае, если исследуемый объект выступает как целостность, как нечто такое, чего нельзя объяснить, исходя только из внешних по отношению к нему оснований.
